Миры Стругацких. Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Игорь Минаков Страница 9

За последней полицейской заставой дождь вдруг присмирел. Даже не верилось, что он только что падал отвесно, сплошным потоком и его твердые, словно стеклянные, струи с шорохом крошились о несчастную землю. Праздное воображение нарисовало жутковатую картину: исполинская рука в черной перчатке слегка прикручивает вентиль заоблачного крана.

«Забавно, — подумал Голем. — Всякий раз, когда я подъезжаю к Лепрозорию, они дождик выключают!.. Или это просто совпадение?..»

Он вспомнил, что давно хотел спросить об этом у вечно занятого Зурзмансора, но было как-то неудобно отвлекать «главного» мокреца по таким пустякам. Особенно сейчас, когда у них что-то произошло.

Рядом со своими «пациентами» грузный пожилой врач порой чувствовал себя как школьник, надоедающий взрослым неуемным, да и, что греха таить, не всегда умным любопытством.

«Впрочем, школьники-то как раз никакой неловкости и не испытывают, общаясь с ними, — горько размышлял Голем, привычно вертя баранку старенького джипа. — Еще бы, они же их дети, если и не плоть от плоти, то… дух от духа».

На перекрестке фары выхватили из туманной мглы тусклый указатель: «Лепрозорий — 6 км», и Голем свернул на бетонку.

У самых ворот Голем притормозил, кивнул подскочившему солдатику внешней охраны и, едва тяжелые створки разошлись, въехал на заповедную территорию. В свой туманный рай, где ангелы ходят с черными повязками на лицах, а вход стерегут казенные херувимы с короткоствольными «огненными мечами», уставом и страхом перед вышестоящим начальством.

Был уже глубокий вечер. За плотными тучами невидимо дотлевал закат, а в Лепрозории теплым уютным светом сияли окна Лечебного корпуса. Туда Голем и направился, неловко выбравшись из джипа и запахивая на ходу длинный утепленный плащ. Сырость, царившая в городе безраздельно, прохватывала и здесь, правда, здесь доктор был у себя дома.

Даже подумать страшно, сколько лет провел доктор медицинских наук, автор «закрытого» исследования «О некоторых симптомах так называемой очковой болезни», лауреат Малой Государственной премии, кавалер «Трилистника Третьей Степени» и вместе с тем член запрещенной коммунистической партии, главный врач Лепрозория Юл Голем за высокой стеной, забранной сверху колючей проволокой, в тесном домишке, большую часть которого занимала его личная лаборатория, среди странных своих пациентов. Всю жизнь. Жизнь, в которой отчетливо можно было выделить три периода.

Первый, довоенный, когда он, студент медицинского факультета, заинтересовался малоизученной разновидностью лепры. Когда начал обследовать своего первого пациента, имевшего некоторые известные к тому времени симптомы этого заболевания. Когда получил свои первые результаты, приведшие его не в восторг, а в смятение.

Второй период — война, странное время Присоединения и создания на самой границе с оккупированной зоной Крепости, секретного медико-биологического центра по изучению и использованию в стратегических целях ряда сверхчеловеческих способностей его пациентов. Когда он, оказавшийся едва ли не единственным специалистом, принял на себя весь груз забот о людях, не выносящих солнечного света, предпочитающих всем другим состояниям климата дождь, необычайно умных и, как на подбор, талантливых, но совершенно неприспособленных к подлой обыденности бытия.

И третий, послевоенный, когда проект «Крепость» сначала, под горячую руку, прекратили. Перестали снабжать лекарствами, одеждой, бытовыми принадлежностями, а главное — книгами; когда он мотался между городом и Столицей, собирая пожертвования, уговаривая чиновников, закупая на собственные, весьма скромные сбережения все необходимое. Пока не сумел выйти на ведомство генерала Пферда и объяснить этому чиновнику от «закрытой науки» всю нелепость создавшегося положения, и когда вернулся к прежним заботам в заведении, именовавшемся теперь Лепрозорием. Ныне, судя по непонятному в среде мокрецов оживлению, назревал четвертый период. И ему, старому доктору Голему, придется вновь принимать какие-то решения, брать на себя ответственность сразу за все, каковая, впрочем, и не снималась с него с тех самых пор, когда он понял, что имеет дело не просто с одним из генетических заболеваний, а с прогрессивной мутацией вида хомо сапиенс сапиенс.

Несмотря на пролетевшие годы и множество заслонивших тот далекий день событий, Юл Голем хорошо помнил, когда вместо ущербной Y-хромосомы увидел он под своим мощнейшим, сверхдорогим микроскопом две полноценные Х-хромосомы мужской особи, «страдающей особой разновидностью проказы». Воображение его нарисовало могучее древо эволюции приматов со свежим зеленым побегом на самой верхушке.

С этого момента он понял, что никогда уже не сможет быть счастлив, зная, что возможно иное, более полноценное существование, и не умея в силу своей природы достичь его. Вероятно, тогда и родилась у доктора Голема идея поставить возможности мутантов на службу человечеству, их породившему. Не генералу Пферду, не Президенту, не даже своей погрязшей в трясине ползучего тоталитаризма стране, но всему человечеству.