Час Предназначения - Джеймс Алан Гарднер Страница 9

Никому на свете не хочется спрашивать плачущую женщину: «Что случилось?» Ты пытаешься убедить себя в том, что она тебя еще не видела и можно уйти до того, как тебя заметят. Но настоящий мужчина всегда проявляет сочувствие, как бы ни тяжело было притворяться, будто тебя действительно волнуют чужие слезы.

Глубоко вздохнув, я произнес:

– Привет, Лита, как дела?

Она закричала. Вернее, лишь коротко вскрикнула – вряд ли я успел ее всерьез напугать. И тем не менее приложила руку к груди и пошатнулась, словно намеревалась лишиться чувств. Что за наигранное поведение!

– Это всего лишь я.

– Фуллин! – простонала она. – Ты меня до полусмерти напугал!

– Все в порядке, – кивнул я и добавил, чтобы ее успокоить: – Красивое у тебя платье.

Она посмотрела на меня так, словно намеревалась вцепиться мне в горло, но затем улыбнулась.

– Это моя одежда ко дню солнцеворота. Нравится?

– Стручки очень даже к месту, – одобрил я с умным видом. – Просто и со вкусом. – «Что бы еще сказать?» О том, из-за чего она плакала, я в любом случае спрашивать не собирался – у меня просто не хватило бы терпения выслушивать какую-либо горестную историю. – Прекрасная ночь, верно? И нет такой жары, как на прошлой неделе.

– Возможно, будет жарче, – заметила Лита.

– Думаешь?

– Сегодня солнцеворот, – сказала она, переходя на хорошо знакомый тон, которым всегда рассказывала всевозможные истории. – Вершина лета, когда Господин День в самом расцвете сил, а Госпожа Ночь увядает. Ты знаешь, что это значит?

– У Госпожи Ночи есть время на то, чтобы привести в порядок свою коллекцию драгоценных камней?

(В течение дня Госпожа Ночь обшаривает землю в поисках драгоценных камней, которые она затем обрабатывает и вывешивает на небе в виде звезд.)

– Это время церемонии солнцеворота, – сказала она. – Время танца, который склоняет чашу весов вновь в пользу Госпожи Ночи. Иначе день становился бы все длиннее и жарче, пока не наступил бы момент, когда солнце вообще бы не зашло и земля бы воспламенилась.

– Да, в этом не было бы ничего хорошего. Отец Каппи рассказывал мне об орбитах планет, их вращении, наклоне оси и так далее, но сейчас было не слишком подходящее время для того, чтобы обсуждать вопросы небесной механики, особенно после того, как Лита перестала плакать. Самое то – похлопать ее по плечу и уйти, прежде чем она вспомнит, что в первую очередь было причиной ее слез. Я осторожно коснулся ее плеча.

– Удачной церемонии. Я, пожалуй, пойду.

– Подожди, Фуллин… мне нужен мужчина.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Ничего такого, – усмехнулась она. – Танец солнцеворота должен исполняться женщиной и мужчиной. Священная двойственность – я ведь учила тебя этому.

Если она меня этому и учила, то тогда я был женщиной. В мои женские годы случилось много такого, чего я не мог вспомнить, будучи мужчиной… или, вернее, много такого, запоминанием чего я себя попросту не утруждал. В годы, когда я был женщиной, моя мужская душа крепко спала в Гнездовье, и пытаться вызвать в памяти воспоминания моего женского «я» равносильно попыткам вспомнить сновидение. Тем не менее Лита нуждалась в поддержке.

– О да, священная двойственность, – пробормотал я. – Мужчина и женщина.

– И мне нужен ты как мужчина. – Положив ладонь мне на плечо, она пристально смотрела на меня туманными зелеными глазами. – Пожалуйста.

Наша Смеющаяся жрица знала мужчин еще лет за сорок до моего рождения. Уступить ей я не считал проявлением слабости, кроме того, я мог сказать Совету старейшин, что действительно спешил домой с новостью о чужаках, однако мне пришлось задержаться, чтобы помочь жрице провести церемонию. К тому же Лита смотрела на меня так, будто намеревалась вновь разрыдаться, если я скажу «нет».

– Что мне делать? – вздохнув, спросил я.

– Танцевать, – ответила она. – Это просто. Найди немного листьев и вплети их себе в волосы.

Я посмотрел на землю, затем на окружавшие нас ели и сосны.

– Иголки подойдут?

– Это тоже листья.

Я подобрал горсть рыжих гниющих иголок и снова вздохнул – потребовались бы недели, чтобы полностью вымыть их из моих волос. Стараясь не морщиться, я высыпал мусор себе на голову и пригладил ладонью.

– Этот танец надолго? Мне нужно назад в поселок.

– Я думала, у тебя канун Предназначения, – сказала Лита. – Разве оно не завтра?

– Кое-что случилось.

– Кое-что, касающееся и Каппи тоже?

Я осторожно взглянул на нее.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я хотела, чтобы Каппи исполнила в этой церемонии роль мужчины, – ответила Лита. – Она даже позаимствовала одежду у своего отца, чтобы соответственно выглядеть.

Что ж, одна тайна разрешилась. Я вспомнил, как одевался в мужское платье, будучи девочкой-подростком. Тогда я пряталась за дверцами шкафа и вздрагивала при каждом шорохе, но все же надела костюм целиком – штаны, рубашку, куртку, плащ. Встав наконец перед зеркалом, полностью одетая, я чувствовала себя и мужчиной и женщиной одновременно… Да, я была восхищена увиденным, ощущением тяжести куртки на моей груди. Легко понять, как женщиной, одетой в мужскую одежду, может овладеть дьявол; однако я была достаточно сильна для того, чтобы этому сопротивляться, но Каппи – нет.

Я почувствовал, как от воспоминаний о моем тайном грехе во мне нарастает возбуждение, и попытался поскорее отвлечься.

– Если двойственность настолько священна, – сказал я, – насколько правильным будет использовать Каппи в роли мужчины?

– В любой церемонии внешний вид намного важнее реальности. – Лита пожала плечами. – И Каппи хотела принять в ней участие. Действительно хотела.

– Игнорируя канун Предназначения?

– В дополнение к нему, – поправила Лита. – Всего лишь на час или около того. – Она бросила на меня взгляд, словно размышляя, стоит ли говорить больше. – Суть в том, – наконец тихо сказала она, – что девушка, которая хочет стать следующей жрицей, просто обязана нарушить некоторые правила. В особенности странные правила Патриарха, касающиеся ночного бдения накануне Предназначения.

– Каппи? – переспросил я, не веря своим ушам. – Следующая Смеющаяся жрица?

– Почему бы и нет?

– Потому что… потому что…

Я не мог сказать ей этого прямо, но женская религия – не более чем мешанина из глупых ритуалов. Патриарх терпел ее лишь потому, что желал избежать враждебных настроений среди женщин. Он часто говорил, что женская религия его забавляет и звание Смеющейся жрицы значит для него не больше, чем звание городского пьяницы или местного дурачка. В течение многих лет поселок гордился своими жрицами и любил их, но сейчас любовь сменилась формально-уважительным отношением.