Черные корабли - Джо Грэм Страница 9

Мы положили ту, что была пифией, с остальными, и во мраке я произнесла слова, призывающие Владычицу, — чтобы я стала Ее воплощением и голосом, как мне предназначено. Выйдя из той, что была пифией, Она теперь поселилась во мне.

Следующая зима осталась в памяти словно сон — как если бы я затихла в безмолвии и покое посреди растущего переменчивого мира. Я предстала перед Владычицей, но Она хранила молчание. Оставалось ждать.

Я много бродила без огня в подземных пещерах, открывая для себя новые переходы; аккуратно считала шаги, чтобы не заблудиться, и не отрывала ладонь от ледяной каменной стены, чуть скользкой и влажной от дождевых капель, что просачивались с поверхности земли.

Капли брали начало от дождей прежних лет — в прошлом ли году, в моем ли детстве они пролились в горах и с тех пор медленно, бесконечно долго сочились сквозь толщу пород, стекая в пещеры. Я успею состариться, прежде чем они попадут в реку и заплещутся наконец на округлых камнях в зеленоватых лучах солнца. А может, меня уже вовсе не будет.

Я чувствовала себя старой, как горы. И такой же безмолвной.

Долкида, наверное, за меня волновалась. Я почти не раскрывала рта, а если и говорила, то что-нибудь малозначащее. Задолго до праздника Сошествия она, осторожно кашлянув, предложила перебраться в Пилос и пожить в храме Владычицы Моря.

— Нас примут с радостью, — сказала Долкида. — Та, что была пифией, порой туда удалялась. Там есть с кем поговорить, а если ты кому-то понадобишься, всем известно, где нас найти.

Я взглянула на нее поверх огня.

— Не знаю. Может, позже.

Я вновь сошла вниз, вновь спала на волчьих шкурах в огромной пустой пещере. Снова ни тени Ее присутствия, ни намека на повеление. И я, как малоумная прислужница, не получившая распоряжений от госпожи, просто бездействовала. Ждала.

Наступила весна. Земледельцы искали у пифии знамений о детях, браках и урожае. Каждому я говорила то, что считала правильным по своему разумению, и надеялась, что не ошибусь.

К празднику Сошествия мы с Долкидой приехали в Пилос. От долгого пребывания в пещерах я сделалась так бледна, что Кифера при виде меня ахнула и теперь уговаривала поесть.

— Ты, должно быть, больна, — сказала она.

На деле мне просто не удавалось сбросить с себя безмолвие и ощущение призрачности — будто я прошла половину дороги по эту сторону Реки, но никак не могу перебраться на другой берег. В надежде, что церемония поможет мне обрести недостающее, я тщательно наложила на лицо краску; Долкида заколола мне волосы и опустила на них тонкое покрывало. Я сидела, ни на что не глядя, ожидая своего часа, ожидая знакомого холодка по спине, ожидая Ее прикосновения. Тщетно.

В должное время я произнесла положенные речи ясно и четко, как меня учила та, что была пифией, однако не почувствовала Ее присутствия. Я была одна, без Владычицы.

Через некоторое время Кифера вновь сидела со мной в храме и уговаривала поесть миндальных лепешек.

— Ты так давно не бывала в городе. Останься, побудь с нами.

— Нет, — покачала я головой. — Завтра совершим прощальный обряд, и надо возвращаться в святилище.

Она не спускала с меня внимательных голубых глаз.

— Побудь здесь, тебе станет легче.

— Не знаю, может ли мне полегчать, — призналась я. — Я все чего-то жду, сама не знаю чего. То ли замерло все вокруг, то ли застыла я сама, а мир продолжает кружиться…

— Может, ты ждешь ребенка? Со мной было то же, когда я носила первую дочь. Я чувствовала себя как ленивая корова на лугу, спящая все лето напролет.

Я даже слегка улыбнулась:

— Не могу представить тебя коровой. А ребенок… Нет, я не беременна. Да и с чего бы? У меня не было мужчин.

Кифера подняла голову.

— Может, в этом и дело? Тебе нельзя иметь мужа, но не запрещено брать наложника.

— Я принадлежу Смерти, не жизни, — проговорила я.

— Ты — молодая женщина, а не только вместилище Владычицы. Ты ведь не богиня.

— Мне никого не хочется, — ответила я, и это было правдой: из всех, кого я видела наяву, никто не вызывал во мне желания. Да и как любить ахейского земледельца, который трепещет перед пифией в священном ужасе? Или, еще хуже, какого-нибудь Неоптолема, который видит во мне лишь предмет вожделения?

Кифера будто угадала мои мысли и сменила тему:

— Неоптолем вернулся.

— Я слышала.

— Он приехал созвать войско. Будь завтра во дворце на празднике, посмотришь.

Я начала было отказываться, но она настаивала:

— Тебе нужно прийти. Это поприще твоей Владычицы, и ты должна знать, что происходит.

И я пошла. Праздник не предполагал моего участия: благословение кораблей — дело Киферы.

Потом вынесли сладкие фрукты и жареного кабана, и ворота дворца открыли настежь, чтобы впустить всех желающих. Годовалое вино лилось из амфор, в очаге полыхали дрова, по лицам музыкантов скользили факельные блики.

Я стояла позади, глядя на воинов. Выделялся голос Неоптолема.

— Мы сровняем с землей твердыню давних врагов! — возглашал он, держа в руке двуручный кубок. — Отомстим за отцов, что геройски пали под стенами Илиона! И вернемся с богатой добычей, захватив много золота! — Среди молодежи, стоявшей рядом с ним, послышались одобрительные крики. — Теперь наш черед покрыть себя славой!

Юные воины, не видавшие битв, плотнее теснились к нему, и среди них молодой царь, Несторов сын Иденей, которому еще только предстоит себя показать. К нему-то и обращал речь Неоптолем.

— Неужто мы сделаны из худшей бронзы, чем наши отцы? Неужто по ту сторону Реки окажемся недостойны стать рядом с их доблестными тенями? Неужто нам самим не добыть славы и женщин? Так зачем медлить с отплытием?

Я прислонилась к стене. Яркие цвета, крепкое вино — но я чувствовала лишь дурноту. На меня никто не обращал внимания.

Даже если и заметят, без краски на лице меня примут за обычную горожанку или дворцовую рабыню.

Я начала было пробираться прочь, к выходу в сторону кладовых, и чуть не наткнулась на воина. Глаза Триота мерцали в свете пламени, и происходящее его явно не радовало. Он меня узнал.

Я почувствовала слабое прикосновение ночного ветра, Ее руку на своем плече.

— Оставь Арена здесь, — сказала я. — Если он прольет кровь родичей своей матери, божественный гнев Эриний не оставит его до конца дней. Тебе же, если уйдешь, не суждено вернуться, твоя плоть достанется в пищу рыбам.

Его взгляд остался безучастным.

— Это говоришь ты, пифия, или Она?

— Она. И я.

Триот посмотрел на меня, словно ожидая что-то увидеть на моем лице.