Пространство мертвых дорог - Уильям Сьюард Берроуз Страница 9

Тропинка усеяна осколками красного песчаника, а в зарослях ежевики гуляет ветер. Время от времени Ким останавливается, чтобы сорвать особенно соблазнительную ягоду умелыми ловкими пальцами, не уколовшись при этом. Он нарочно размазывает темно-красный сок по губам, чтобы выглядеть «как накрашенная шлюха».

За гребнем на вершине горы стоит дом. Это большой двухэтажный дом, с балкона которого открывается вид на реку. Одно время вдоль реки проходила узкоколейка, но теперь она заросла травой и кустарником. Мосты через болота и притоки сохранились, а под ними очень хорошо ловится ушастый окунь и судак. Ким подходит к двери под балконом и стучит трижды. Затем открывает дверь.

– Кто-нибудь здесь есть?

Ему отвечает лишь затхлый запах нежилого дома. Ким заходит внутрь.

Видно, что строился он с размахом, как усадьба плантатора. Но то, что поначалу планировалось как гостиная на первом этаже, со временем превратилось в сочетание спальни и столовой. Комнаты на задах, где должны были проживать слуги, пустовали все время, кроме летних месяцев, когда отец превращал их в дополнительные спальни для гостей. Ему нравилось красить каждую комнату в какой-нибудь особенный цвет. Вынашивались планы установить настоящий туалет – с унитазом и бачком – и ванну, но им так и не суждено было сбыться. Ким прохаживается из комнаты в комнату, выбирая те вещи, которые собирается отнести вниз, в лодочный сарай, вычисляя при этом, сколько серных свечей ему понадобится, и устанавливает их на положенные поверх кирпичей металлические подносы так, чтобы их легко можно было поджечь в любой момент.

А теперь наверх, по довольно внушительной лестнице из орехового дерева. Ким нежно поглаживает пальцами полированные коричневые сучки. «Похоже на анальное отверстие», думает он с порочной улыбкой, позируя невидимому фотографу и вспоминая, как ему нравилось ребенком съезжать вниз по перилам и как полированное дерево терло ему промежность. Наверху есть еще две маленькие спальни, в одной спит Ким, в другой – его отец. Комната же наверху, примыкающая к фасаду, превращена в отцовскую мастерскую.

Вот Ким сворачивает налево, пересекает гостиную и направляется в мастерскую. Опустевшие декорации. Софа и кресло, покрытые зеленым атласом, верстак, на котором валяются кисти, палитры и тюбики с красками, стойка для холстов и картин. Мольберт пуст. Ким садится на софу и смотрит на реку.

Ким плохо помнит свое прошлое. Зато иногда помнит чужое. Окрашенное в тона инцеста происшествие с матерью в приморской гостинице. Он стоит на балконе в одних плавках. Лицо его хмуро и угрюмо. Мать появляется в проеме двери у него за спиной, одетая в голубое кимоно…

– Я хочу сделать твой набросок, Кисуня.

Он нервно вздрагивает.

– Ой, мама, только не сейчас! Я как раз собирался принять ванну и переодеться к обеду…

– Я хочу нарисовать тебя обнаженным", Кисуня.

– Обнаженным, мама?

Но это не могло происходить с Кимом, потому что тот никогда не бывал на море. Правда, его мамаша действительно была несколько не в себе: она увлекалась спиритическими сеансами, картами таро, хрустальными шарами и выпивала шесть бутылок парегорика каждый день, так что вся ее комната пропахла этим снадобьем.

Отец же держался с Кимом подчеркнуто холодно, к тому же его всегда окутывала вуаль загадочной грусти. Он часто путешествовал «по делам компании». Счет за услуги включал в себя услуги за лечение. Лечение от отравления радием.

Ким вспомнил, как иногда ему разрешалось пострелять из отцовского капсюльного револьвера 36-го калибра. Хранился револьвер в ящике из красного дерева с серебряными защелками и петлями, выстланном зеленым фетром. В ящике, кроме выемки под револьвер, имелись также отделение для конических пуль, покрытых густой желтой смазкой (чтобы предотвратить множественную детонацию), отделение для капсюлей и формочка для отливки пуль. Револьвер был снабжен двойной спусковой скобой: при помощи первой палец удерживал оружие на весу, а легкое нажатие на вторую приводило к выстрелу.

В день, когда Киму стукнуло двадцать лет, он поразил мишень шесть раз: смерть, зажатая в руке, оскал, просвечивающий сквозь дым. Мальчишеская улыбка вспыхнула на его лице, сияющая, лучезарная, вещая, как комета, ибо он почуял в пороховом дыму аромат бессмертия.

Ким проводит время в компании мальчишки примерно своего возраста. Он не может различить черты его лица, но знает, что они знакомы ему уже довольно давно. Они стоят на железнодорожном мосту, перекинутом над ручьем Мертвого Мальчика. Ручей здесь спокойный и чистый, поэтому они видят, как в воде резвится рыба. Мальчик учит Кима летать. Он парит над водой и приземляется на тропинку, Ким стоит в нерешительности, думая, что у него ничего не получится, но внезапно, так и не успев понять, что случилось, уже и сам опускается на землю рядом с тропинкой. И вот они начинают носиться туда-сюда над ручьем, затем поднимаются выше и летают уже над кронами деревьев – так высоко, что можно разглядеть дом, в котором живет Ким. Вдоль всего фасада дома тянется балкон, с которого открывается вид на железную дорогу и на реку. Балкон поддерживают две мраморные колонны, которые отец Кима купил, когда сносили старое здание суда. На фоне темнеющего неба дом выглядит словно картина. «Дом на вершине холма»…И вот он сейчас в этом доме, в коридоре, ведущем в мастерскую, и он рассказывает отцу о том, что научился летать…

– Люди на это неспособны, сынок, – печально возражает отец.

Они стоят на балконе. Дымно-красный закат над рекой. В поле зрения появляется паровоз: два негра подбрасывают уголь в топку и время от времени похлопывают друг друга по спине… Киму удается прочитать на платформе надпись: «Мария Селеста»… Медленно, словно на параде, следом проплывает вторая платформа, на ней написано «Копенгаген»… Ким улыбается и машет рукой.

Отец смотрит на него печальными глазами стража, которому доверили охранять и пестовать некое высшее существо. Он знает, что мальчик пойдет дорогой, которую ему самому не дано пройти. Железнодорожное полотно заросло травой.

Ким устанавливает два подноса с серными свечами, закрывает застекленную дверь, ведущую на балкон, и конопатит щели бумагой как может. Спальня моего отца. Зайти. В комнате нет ничего, кроме кровати, стула, комода и пары рабочих штанов в пятнах краски, висящих на деревянном крючке. Запах пустоты и безлюдья. Но я же помню, я же помню оконце вот в этой самой спальне, в которое солнце заглядывало по утрам. Он устанавливает поднос.

Однажды он нашел у себя в постели скорпиона, а мальчишку с соседней фермы по имени Джерри Эллисор укусил коричневый паук-отшельник. Через несколько дней после укуса Джерри зашел навестить Кима, и тот пригласил его к себе в комнату.

– И куда же он тебя укусил? Мальчик хихикнул.

– Ну, в одно такое место, в неприличное.

– Покажи! – твердо потребовал Ким.

Он знал, что Джерри – парнишка сговорчивый и что его можно заставить сделать все что угодно при правильном подходе.