Нептунова арфа - Андрей Балабуха Страница 9

Дуракам счастье, подумал Аракелов. Плюхнуться с дирижабля в Тихий океан — и угодить на плоскую вершину гайота… [5]То же самое, что выпрыгнуть из самолета над Ленинградом и угодить в собственную постель… Свались он в километре к северу, югу, востоку или западу, все равно — и не пришлось бы сейчас даже помышлять о спасательных работах. Ведь «Дип-Вью» рассчитан на десять тысяч футов, грубо говоря, — на три километра. А глубина в этом районе вдвое больше… Впрочем, не такое уж счастье: сидеть, потирая синяки, и смотреть, как медленно истощается твой жалкий кислородный ресурс.

— Мы к ним ближе всех, — сказал штурман. — Два с половиной, максимум три часа фул-спита. [6]Отозвался еще какой-то японец, у него донный робот-двухтысячник на борту, но ему идти минимум часов семь. Так что рассчитывать на него не приходится.

— Сейчас туда идут две патрульные субмарины из отряда Гайотиды-Вест. Буй с маячком с дирижабля сбросили, но точного места это не дает, только ориентировочный квадрат поиска… Если патрули обнаружат этот самый «Дип-Вью», они сэкономят нам, по крайней мере, час работы, а то и больше, — добавил капитан.

Зададаев, руководитель группы подводных работ экспедиции, или, по его собственному определению, «оберсубмаринмастер», хлопнул Аракелова по плечу:

— Итак, вводные, Александр Никитич. «Дип-Вью» лежит на грунте ориентировочно на глубине девятисот метров. Кислородный ресурс аппарата девять часов, энергетический запас — семьдесят два часа, последнее, впрочем, принципиального значения не имеет. Самостоятельно отделить аварийный балласт и всплыть Кулидж не может — аппарат к погружению подготовлен не был, не вынуты контрольные чеки. По данным, сообщенным фирмой-изготовителем, всего контрольных чек девять. Таким образом, ваша задача сводится к следующему: обнаружить глубоководный аппарат, вынуть контрольные чеки и подать сигнал Кулиджу; если он почему-либо не сможет включить систему отделения балласта, осуществить это снаружи. Все.

Аракелов кивнул. Ясно. В принципе — простейшая спасательная операция в горизонте ноль девять — один ноль.

— Тогда пошли, — сказал Зададаев. — Лучше подготовиться заранее, чтобы к подходу была готовность ноль.

— Международники, — ворчал Аракелов, выходя вслед за Зададаевым из рубки. — М-международники, чтоб им… Голубой флажочек с глобусиком… Эмблемочка! Другую бы им эмблемочку!

— Какую? — полюбопытствовал Зададаев.

— Лебедь, рак и щука на лазоревом поле.

Зададаев коротко хохотнул.

— За что вы их так, Александр Никитич?

— Вечно у них ЧП на ЧП… Кто в лес, кто по дрова. А потом люди тонут. Нет, ну какой болван пустит инженера обслуги в аппарат во врем транспортировки? Под суд за это надо! Я ж говорю — лебедь, рак и щука на лазоревом поле…

— А равнодействующая куда?

— Туда, куда я полезу. На дно. К дедушке Нептуну.

— Ладно, — сказал Зададаев. — Не ворчите. Вот выручим парня, тогда лайтесь, сколько влезет.

— И облаюсь, — пообещал Аракелов. — Всенепременнейше. Чтобы всей этой банде Факарао жарко стало. — Это ему понравилось, и он повторил: — База Факарао… Не база, а банда.

Они вышли на крыло мостика. Зададаев остановился закуривая. Аракелов посмотрел вниз, на палубу. Отсюда она просматривалась вся — широкая, прямоугольная, что было немаловажным преимуществом перед другими исследовательскими судами. «Руслан» приходился не то внуком, не то правнуком «Эксперименту», первому двухкорпусному судну, и оправдывал себя, пожалуй, с еще большим блеском, чем предок. На корме, возле уткнувшейс носом в лебедку «Марты», в этом ракурсе казавшейся какой-то кургузой, все еще сидела Марийка. Только теперь она перетащила шезлонги — оба, почему-то отметил Аракелов, на другой борт. Яркая ткань шезлонгов отчетливо выделялась на фоне металлической трапеции слипа. Вся палуба «Руслана» была обычной, пластик под дерево, но слип на корме состоял из склепанных металлических листов. Он был чертовски многоголосым, этот слип. Аракелов вспомнил, как скрежетала сталь, когда слип спускался к воде, превращаясь в пологий пандус, как повизгивали колесики тележки, на которой «Марта» медленно съезжала в море, притормаживая поющим от напряжения тросом… И как стонал он потом, когда «Марта» возвращалась, подтягиваемая лебедкой, под аккомпанемент натужного хрипения храповика… Недаром за этим местом утвердилось на «Руслане» название «музыкальный салон».

Зададаев тронул его за плечо.

— Ну, пошли, Александр Никитич?

Они спустились на главную палубу.

— Вот что, — сказал Аракелов. — Вы идите, Константин Витальевич, скомандуйте там, а я еще задержусь немного. Время есть.

Зададаев кивнул, ушел, и Аракелов отправился на корму. Марийка поднялась ему навстречу, и они встали рядом, облокотясь на планширь. Море было все таким же синим и спокойным, дельфины все так же неутомимо резвились в полукабельтове от «Руслана», и вообще ничего не изменилось из-за того, что где-то там, в ста с небольшим милях к востоку и почти на километровой глубине лежал на боку (Аракелов и сам не мог взять в толк, почему именно на боку, но виделось ему только так) стеклокерамический кокон «Дип-Вью», а в нем этот лопух Кулидж считал оставшиеся ему часы. Часы, оставалось которых только чуть больше восьми. Если, конечно, его не вытащат. Аракелов смотрел на море, но видел уже не томную, блаженную гладь, а ту черную, тугую, холодную бездну, в которой он окажется через несколько часов. В этой бездне можно работать, может быть, даже жить, но привыкнуть к ней нельзя, пусть тебя уже семь лет называют «духом пучин». Это не воды шельфа, это бездна, и в ней нельзя полагаться ни на что, ни на зрение, ни на слух, только легкий зуд эхолокатора указывает путь — как в детской игре «холодно, холодно, холодно, теплее, еще теплее, горячо, совсем горячо…».