ПереКРЕСТок одиночества – 2 - Дем Михайлов Страница 9

Холодно. Пронзительно холодно. Порывы не слишком сильного ветра норовят забраться за воротник, в рукава, пробить брешь в старой заплатанной ткани. Я размеренно дышу в закрывающий нижнюю часть лица шарф, обмотанный и вокруг фуражки. Слух от этого страдает. Зато уши не отморожу. Как холодно сейчас? Где-то минус двадцать с небольшим? Это более чем терпимо.

За моей спиной громада Столпа, отсюда кажущегося просто стеной или даже границей нашего мира. Мне чудится, что Столп наблюдает за мной. И снова в ушах шепот… я уже успел отвыкнуть от него — от неумолчного гласа этого мира. Слышал, что кто-то в попытке избавиться от несмолкающего голоса в голове, пробил себе барабанные перепонки. Но ему это не помогло.

— Не подведи, Федуня! — в пятый раз предупредил Антипий, снимая меховые рукавицы и оставаясь в тонких вязаных перчатках.

— Сделаю, как надо — со спокойной и несколько безразличной уверенностью ответил сутулый старик в длинной болоньевой куртке с капюшоном. Под курткой несколько свитеров и кофт, раздувших его фигуру. На голове ушанка, поверх повязан платок, вокруг шеи толстый серый шарф. Из-под куртки торчат ватные штаны и сапоги. Федуню одевали всем Холлом и теплой одежды не пожалели. И стал он похож на одного из отступающего из суровой снежной России вражеского солдата. Как впрочем и я — чего только стоит повязанный вокруг фуражки шарф…

— Мне ничего не скажешь? — после короткой паузы, осведомился я, тщательно пряча легкую нервозность.

Вернувшегося к работе охотника мой спокойный тон не обманул. Блеснули глаза из-под козырька обшитой мехом бейсболки, внимательно оценили меня, успокоенно мигнули:

— Не побежишь. Это видно. Сдохнешь, но не побежишь. Знаю таких как ты. На охоте чаще всего погибают.

— Вот спасибо — усмехнулся я и покрепче сжал в руках роговую рогатину.

Оружие удивительное. Сделанное талантливо. Несколько длинных толстых костей умело соединены воедино с помощью толстой проволоки. Древко чрезмерно длинное — три метра! И сразу становится ясно, почему на это дело требуются люди сильные и выносливые — рогатина весит немало. Ее и на плече-то сюда тащить тяжело было. А орудовать ею, втыкать, удерживать, тащить на себя и толкать… это не каждому по силам.

Еще раз поблагодарил себя за усердные занятия с гирей и чуть тоскливо глянул в окружающую нас густую снежную муть. Где-то там, километрах в шести от входа в Бункер лежит на склоне холма мой разбитый крест… там остались кое-какие вещи, лежит где-то в углу гиря, торчат замерзшие яблоневые ростки — хотя три штуки, несколько поломанные от поспешного впихивания в мешок, я все же сумел притащить с собой. Теперь они растут в нашей с Шерифом комнате. И за здоровье ростков переживать не приходится — вокруг суетятся многочисленные посетители и каждый норовит позаботиться о саженцах… которые, как мне показались, в тепле Бункера начали быстро чахнуть. Может повредил при переноске? Опять же на холоде были долгое время… подмерзли…

Голос Антипий вырвал меня из раздумий. Цепко глянувший на меня охотник рассердился:

— А вот сейчас и тебе скажу — выкинь все лишнее из головы! На охоте про постороннее думать нельзя! Запомни! Навсегда зарубку в памяти сделай! Иначе все тут поляжем и станем кормом для медведей! А те куски что они не переварят — дожрут снежные черви! Понял?!

— Понял — кивнул я и шутливо козырнул, приложив пальцы к козырьку фуражки — Прошу прощения. Мысли в голове. Роятся.

— Это вот они роятся. И пусть себе — им все одно делать больше нечего. А мы о деле думать должны! — старик ткнул пальцем в небо. И мы дружно задрали головы.

Да. Тут было на что посмотреть.

Небо здесь редко увидишь. Погоды не те. Но изредка — как сегодня — случается так, что ветер немного успокаивается, облака немного расходятся и между ними образуются прорехи, сквозь которые падают столбы яркого солнечного света. Они в свою очередь разгоняют льдистую муть повисшую над землей. И свет добирается до земли, освещая место, где мы живем.

С высоты полета тут все выглядело иначе. Менее жутко. Менее депрессивно.

Снежные и ледяные поля перемежаются торосистыми участками, настолько широкими и изломанными, что лучше обойти стороной, чем пытаться преодолеть. Унылые равнины разбавлены понатыканными холмами различной высоты. Некоторые более чем высоки — достигают до двухсот и трехсот метров, их уже можно назвать небольшими горами. В одну из таких горок я и воткнул свой крест, когда летающая келья отказалась снижаться.

Километрах в пяти от нас по снегу разбросаны ужасные свидетельства многовекового пребывания здесь узников — разбитые кресты. Они лежат целыми слоями, порой поднимаясь до высоты в десять и больше метров. Разбитые кресты, падая и падая с небес, образовали со временем невысокую и прерывистую круговую стену вокруг Столпа и вокруг поселений. Круговая стена из железа, камня и трупов. К стене лучше не соваться — здешние обитатели не дураки и давно уже пристрастились к свежей и мороженной человечине. Медведи и снежные черви — они все время у стены и, как недавно сказал Антипий, медведи отчетливо реагируют на громкий «бум» и сотрясение почвы, вызываемые очередным падением креста. И сразу выдвигаются к источнику шума, стремясь опередить снежных червей.

Круговая черта из разбитых крестов служит границей нашего мира, где Столп — его центр.

Что лежит за границей?

Никто не знает. Но туда уходило не меньше шести экспедиций только при Антипии. Освободившиеся старики не хотели проводить остаток жизни в снегах и хотели потребовать компенсации за сорок лет жизни и билеты домой. Они ушли. И не вернулись. Канули в неизвестность. Кто знает, что с ними стало. Но Антипий полагал, что далеко они не ушли и их попросту сожрали. Местность здесь дикая, холодная. И тянется так на многие-многие километры — пару раз он взбирался на круговую стену и смотрел вдаль через старенький бинокль. Но не увидел ничего кроме льда и снега. Сколько дней смогут шагать старики? Сколько километров смогут преодолеть?

То-то и оно…

Если куда-то и отправляться в поисках справедливости — то только на транспорте. Сойдут и нарты, запряженные собаками. Было бы неплохо иметь гусеничный вездеход, приспособленный к арктическим условиям. Самолет — так вообще отлично. Но нарты с собаками — лучше. Их легче прокормить, чем самолет. Собаки будут с удовольствием жрать добываемое прямо в пути медвежье мясо. А самолету керосин подавай.

Слушая Антипия, я блаженствовал — наконец-то на меня пролился ливень долгожданной информации. Мне даже немного стало теплее.

— Водки бы — вздохнул Федуня, кутаясь в свои многочисленные одежки.

Я лишь тяжело вздохнул. Не из-за отсутствия водки, нет. Дадут — не выпью на морозе. Только тепло в атмосферу зря выбрасывать. Я вздыхал из-за поведения Федуни. Стоя и слушая инструкции, он уже раз пять раскрыл и закрыл куртку, задрал свитера, старательно заправляя рубаху в штаны. Потом поправлял ремень, следом снова возился с воротником рубашки… Федуня занимался опасной ерундой. Едва его тело согревалось — он раскрывал все застежки, устраивал проветривание ледяным воздухом, затем, трясясь как банный лист, поспешно застегивался и пытался согреться. Еще пара таких выкрутасов и дедушку можно сразу списывать со счетов. Ну не сразу. Часик он продержится. А потом свалится. И что делать? Рявкнуть?