Король и император - Гарри Гаррисон Страница 9

Мамун нанес один-единственный удар неверному и погиб — от выпада, которого даже и не заметил. Его полк телохранителей перебили и затоптали, даже не сбившись с ноги. Волна газиев, вернувшихся от частокола и обрушившихся на железных людей, не прорвала строя и не заставила его отступить, она была встречена лобовым натиском и полегла как под косой. В ответ на боевые кличи и призывы к Аллаху слышались только хриплые голоса фельдфебелей:

— Левой! Левой! Эй, там, выровнять строй! Сомкнуться, сомкнуться! Вторая шеренга, пики вниз! Хартман, коли еще раз, он только ранен. Правое плечо вперед!

Когда пыль над полем грозной сечи поднялась столбом, Муатья, который и не подумал идти вслед за Мамуном и его гвардией навстречу славной смерти, услышал, как удивительные франкские воины-машины размеренно ухают, словно грузчики, которым досталась тяжелая ноша. За частоколом франкские арбалетчики изготовились для нового залпа, а легковооруженные греческие моряки высыпали наружу, чтобы гнать деморализованного и окруженного противника на смертоносные шеренги железных людей.

«Обязанность ученого — обретать знания и передавать их», — размышлял Муатья, прыгая среди камней и редких в горах кустарников. Некоторые из худородных воинов последовали его примеру, в основном берберы и готы. С дюжину таких он собрал вокруг себя, для защиты от местных крестьян, которые не упустят случая отомстить за разоренные поля и угнанные в рабство семьи. Ему подчинялись благодаря его одежде и чистейшему арабскому выговору курейшита.

Где-нибудь на острове должна найтись лодка. Он сообщит новости халифу Кордовы. Но лучше сначала переговорить с учителем Ибн-Фирнасом. Мудрее явиться не в качестве беглеца с поля боя, а в качестве человека, рисковавшего жизнью, чтобы узнать истину. На безопасном удалении Муатья обернулся, достал подзорную трубу и устремил взор туда, где Агилульф руководил хладнокровным уничтожением множества воинов, стиснутых среди врагов так, что не поднять руки, защищаясь от пики и топора.

«Железные франки, — подумал Муатья. — И греческий огонь. Чтобы противостоять всему этому, недостаточно одной смелости газиев».

Далеко на севере король Шеф ощутил ледяную волну, затопившую его высокое ложе с перинами. Он заметался во сне, как пловец, тщетно пытающийся выскочить из воды при виде акулы. За долгие годы Шеф научился распознавать, какого рода видение будет ему ниспослано.

Явно одно из худших, не из тех, в которых он парит над землей, словно птица, или видит давние события человеческой истории, а из тех, где его душа опускается в нижнюю обитель богов, в мир Хель, за решетку Гринд, что отделяет мир мертвых от мира живых.

Он опускается все ниже и ниже, не видя ничего, кроме земли и камней; в ноздри ударяют запахи праха. Однако какое-то чувство подсказывает: он направляется в то место, которое видел раньше. Видел мельком. Оно не для простых смертных.

Тьма не рассеялась, но возникло ощущение окружающего пространства, как будто он попал в гигантскую пещеру. Оттуда пробивается свет. Вряд ли отец и небесный покровитель отпустит Шефа, не показав что-нибудь.

И вдруг тени приобрели очертания. Одна внезапно бросилась ему в лицо, выскочила из темноты с шипением, в котором было столько ненависти, что оно переходило в визг. Шеф конвульсивно дернулся в постели, стараясь отпрянуть. Слишком поздно: он разглядел голову уставившегося на него чудовищного змея. Змей снова бросился, его ядовитые зубы щелкали в каком-то ярде от человеческого лица.

«Змей прикован, — понял Шеф. — Он не может дотянуться».

Змей бросился еще раз, теперь на кого-то другого. И снова не смог дотянуться. Чуть-чуть.

Внизу Шеф теперь видел распростертую в темноте фигуру гиганта. Огромными железными цепями он был прикован к скале. Тело Шефа пробрала дрожь, когда он понял: это может быть только Локи, погубитель Бальдра, отец чудовищного отродья, враг богов и людей. Локи прикован здесь по приказу его отца Одина, чтобы муки не прекращались до Последнего Дня. До дня Рагнарёка.

На жестоком лице проступает страдание. Шеф видит, что змей, хоть и не может добраться до врага, клацает ядовитыми зубами в каких-то дюймах от его головы. Яд брызжет прямо в лицо Локи, которому не отвернуться, разъедает кожу и плоть, разъедает не как яд, а как нечто, чему Шеф не знает названия.

Но что-то в искаженном лице не меняется. Выражение затаенной хитрости, приготовленного обмана. Присмотревшись, Шеф понимает, что исполин напрягает все силы, непрестанно дергает правой рукой прочно соединенную с камнем окову. «Я видел это раньше, — вспомнил Шеф. — И знаю, что крюк почти вырван».

А вот и отец. Кажущийся маленьким по сравнению с Локи и с гигантским змеем, но сохраняющий полное самообладание, несмотря на тянущиеся к нему ядовитые зубы.

— Ты пришел издеваться над моими муками, Риг? — хрипло шепчет Локи.

— Нет, я пришел взглянуть на твои цепи.

Лицо страдающего бога окаменело, он не желал показывать страх и досаду.

— Никакие цепи не будут удерживать меня вечно. И моего сына, волка Фенрира, не будет удерживать вечно цепь Глейпнир.

— Знаю. Но я пришел, чтобы ускорить дело.

Не веря глазам, Шеф смотрел, как его отец, бог ловкости и обмана, достает из рукава какой-то металлический инструмент и, спустившись, раскачивает вбитый в скалу крюк. Прикованный бог тоже пребывал в крайнем изумлении; он не шевелился, пока разъедающий плоть яд не заставил его сморщиться.

Почувствовав, что уже всплывает, возвращается в мир людей, Шеф снова услышал хриплый шепот:

— Зачем ты это делаешь, обманщик?

— Может, я считаю, что Рагнарёк слишком запаздывает? Или что Локи так же достоин свободы, как и Тор? Не важно. Просто я хочу тебя кое с кем познакомить…

Шеф вывалился из забытья, его сердце бешено колотилось. «Со мной познакомить? — подумал он. — Не со мной! Только бы не со мной!»