Планета обезьян - Пьер Буль Страница 9

Да, это было именно так! Она старалась улыбнуться! О том, какого это ей стоило труда, я догадался, заметив, как судорожно сокращаются мускулы ее прелестного лица. Она сделала несколько попыток, но в результате сумела состроить только некое подобие болезненной гримаски. В ее мучительных усилиях передать такое простое, но для нее недоступное человеческое выражение было что-то глубоко волнующее. Я вдруг почувствовал, как во мне все перевернулось и душу мою захлестнула волна жалости, словно передо мной был прекрасный, но неполноценный ребенок-калека. Я ласково сжал ее плечо, склонился к ней, легко коснулся ее губ… В ответ она потерлась носом о мой нос и лизнула меня в щеку.

В совершенной растерянности я не знал, что дальше делать. На всякий случай я повторил ее жест, хотя у меня это вышло не очень ловко. В конечном счете мы были здесь пришельцами, чужаками, значит нам придется перенимать обычаи великой планетной системы Бетельгейзе. Нова казалась удовлетворенной, но дальше этого наше сближение не пошло. Опасаясь, как бы мои земные манеры не привели меня к какому-нибудь непростительному промаху, я мучительно раздумывал, что бы еще предпринять, когда ужасающий грохот и звон заставили нас мгновенно вскочить на ноги.

Ошеломленные, мы стояли в лучах восхода рядом с двумя моими товарищами, о которых я едва не позабыл, как самый последний эгоист. Нова, словно обезумев, заметалась из стороны в сторону. Впрочем, я сразу понял, что этот грохот был страшной неожиданностью не только для нас, но и для всех лесных жителей. Люди выпрыгивали из своих гнезд и беспорядочной толпой носились туда и сюда по поляне. И это уже не было игрой, как накануне: в их криках звучал непомерный ужас.

От этого грохота, внезапно разорвавшего тишину джунглей, кровь стыла в жилах. Однако я чувствовал, что лесные люди прекрасно понимают его значение и что их страшит не он сам, а приближение какой-то совершенно определенной опасности. Шум нарастал. Это была жуткая какофония, в которой смешались глухой рокот барабанов, резкий лязг и звон, словно от ударов в кастрюли, крики. Больше всего нас поразили эти крики, потому что, хотя мы и не понимали ни слова неведомого нам языка, голоса были, несомненно, человеческими.

Восходящая Бетельгейзе озаряла нелепую и страшную сцену: по лесной поляне во всех направлениях метались мужчины, женщины, дети, сталкивались между собой, падали и снова вскакивали, некоторые карабкались на деревья, словно пытаясь там спрятаться. Тем не менее вскоре несколько более пожилых мужчин, овладев собой, остановились и начали прислушиваться. Шум приближался довольно медленно. Он доносился с той стороны, где лесная чаща была особенно густой, и, казалось, исходил из ряда источников, широко растянутых в одну линию. Все это напоминало большую облаву, когда цепь загонщиков старается шумом и криками вспугнуть дичь.

По-видимому, старейшины племени приняли какое-то решение. Издавая отрывистое повизгивание, которое, несомненно, означало определенный сигнал или приказ, они устремились в сторону, противоположную надвигающемуся грохоту. Остальные последовали за ними, и мы увидели, как все племя ломится сквозь кусты, словно стадо вспугнутых оленей. Нова бросилась к нам — вернее, как мне показалось, ко мне. Жалобный стон вырвался из ее рта, стон, похожий на отчаянный призыв, затем она прыгнула в чащу и скрылась из глаз.

Шум становился все громче, и мне уже чудился треск сучьев под тяжелыми сапогами. Признаюсь, я тоже потерял голову. Благоразумнее было бы, конечно, остаться на месте и встретить новых представителей Сороры, которые перекликались явно человеческими голосами, — с каждой секундой это становилось все очевиднее. Но после всех испытаний, выпавших на нашу долю, этот звон, грохот и крики действовали мне на нервы. Панический страх Новы и ее сородичей захватил и меня. Я не мог ни думать, ни рассуждать, я даже не посоветовался со своими товарищами, а просто бросился в кусты и помчался следом за юной красавицей.

Так я пробежал несколько сот метров, но девушку не догнал. Зато я заметил, что только Артур Левэн следует за мной: видимо, для профессора Антеля в его возрасте такая гонка была не под силу. Молодой физик, задыхаясь, поравнялся со мной. Мы взглянули друг на друга, сгорая от стыда. Я уже хотел было предложить Левэну вернуться или по крайней мере подождать нашего шефа, как вдруг совершенно иные звуки заставили нас буквально подскочить.

Теперь-то я не мог ошибиться. В джунглях гремели выстрелы — один, второй, потом еще и еще с неравными паузами, иногда одиночные, иногда сдвоенные, до ужаса напоминая дублеты наших охотников. Стреляли где-то впереди, в той стороне, куда устремились беглецы. Но пока мы раздумывали, цепь загонщиков приблизилась к нам, приблизилась почти вплотную, и нас вновь охватила паника. Не знаю почему, стрельба показалась мне менее опасной, во всяком случае более знакомой и не столь страшной, чем этот адский концерт. Не рассуждая, я вновь бросился бежать, стараясь, однако, избегать открытых мест и двигаться как можно бесшумнее. Артур Левэн последовал за мной.

Так мы добежали до того места, где раздавались выстрелы. Я остановился, потом начал пробираться дальше еще осторожнее, чуть ли не на четвереньках. Мой товарищ не отставал от меня. Мы вскарабкались по склону невысокого холма и залегли почти на самой его вершине, чтобы перевести дух. Впереди росло всего несколько деревьев да полоса кустарника. Последние метры я преодолел ползком, выглянул из кустов и… замер, словно оглушенный, не в силах шевельнуться. Зрелище, представшее моим глазам, было слишком невероятным, непосильным для жалкого человеческого рассудка.