Муза ночных кошмаров - Лэйни Тейлор Страница 8

Эллен – пара женщин-призраков, которые вырастили детей, но с невинной фразой Спэрроу возникла проблема. Женщины, как они все заметили, в данный момент не демонстрировали «свободу воли». Иначе они не держались бы в сторонке, приютившись за металлическим барьером, который создал Лазло, когда противостоял нападению Миньи. Они были бы здесь, с ними, погруженные в эту ситуацию, цокали и командовали детьми, ведь это у них получалось лучше всего.

Но женщин здесь не было, и когда все это осознали, их потрясение преобразилось.

– Минья! – возмущенно произнес Ферал. – Только не говори мне, что контролируешь Эллен.

Это было немыслимо. Няни отличались от других призраков в печальной мертвой армии Миньи. Они не презирали божьих отпрысков. Женщины любили их и были любимы, и умерли, пытаясь защитить их от Богоубийцы. Их души были первыми из тех, что поймала Минья в тот злополучный день, когда осталась одна с четырьмя младенцами, которых нужно было растить в забрызганной кровью темнице. Минья ни за что бы не справилась без помощи нянек, и все было так, как сказала Спэрроу: она использовала магию для них, а не против. Да, она держала ниточки их душ, как и в случае со всеми остальными, но лишь для того, чтобы они не исчезли. Минья оставила им свободу воли. Предположительно.

Лицо девочки напряглось, и на долю секунды на нем промелькнуло чувство вины, но так же быстро исчезло.

– Я нуждалась в них. Я защищала цитадель, – сказала она, многозначительно покосившись на Лазло. – После того как он запер мою армию внутри.

– Ну, ты уже ее не защищаешь, – заметил Ферал. – Отпусти их.

– Ладно, – пожала плечами девочка.

Из-за барьера вышли освобожденные женщины. Глаза Старшей Эллен свирепо горели. Порой, чтобы заставить детей рассказать правду, она превращала свою голову в ястребиную. Они никогда не могли перечить этому пронзительному взгляду. Сейчас она не трансформировалась, но ее взгляд все равно проникал в самую душу.

– Мои милые гадючки, – сказала она, приближаясь к ним. Женщина будто скользила, ее ноги не касались пола. – Давайте закончим эти препирания, ладно? – Голосом, полным нежности и порицания, она обратилась к Минье: – Я знаю, что ты расстроена, но Сарай тебе не враг.

– Она предала нас.

Старшая Эллен цокнула языком.

– А вот и нет. Она просто отказалась делать то, что ты хотела. Это не предательство, милая. Это разногласие.

Младшая Эллен, которая была моложе и меньше своей широкой почтенной напарницы, добавила шутливым тоном:

– Ты никогда не делаешь то, о чем я прошу. Считается ли предательством каждый раз, когда ты прячешься от мытья в ванной?

– Это другое, – буркнула Минья.

Для Лазло, наблюдавшего за происходящим с ужасным ощущением, что его сердца сжали в тисках, настрой этой беседы казался очень странным. Она была такой непринужденной, такой несоответствующей ситуации. С тем же успехом они могли отчитывать ребенка, который слишком крепко обнял котенка.

– Нам всем нужно решить, что делать дальше, – заключил Ферал своим новым глубоким голосом. – Вместе.

– Минья, это же мы, – добавила Спэрроу с нотками мольбы.

«Мы» Минья услышала. Слово такое крошечное и одновременно громадное, и оно принадлежало ей. Без нее не было бы никаких «мы», только груды костей в колыбельках. И все же они собрались вокруг этого юноши, которого никогда прежде не встречали, и смотрели на нее так, словно это она – незнакомка.

Нет. Они смотрели на нее как на врага. Этот взгляд Минья хорошо знала. На протяжении пятнадцати лет каждая душа, которую она ловила, смотрела подобным образом. По ней пробежала… дрожь… чего-то. Чувства столь же яростного, как радость, но это была не она. Чувство растеклось по ее венам, как расплавленный мезартиум, и заставило почувствовать себя непобедимой.

Это ненависть.

Безотчетная, как нож в руке, когда неприятель тянется к оружию. Она пульсировала в крови девочки, словно дух. От нее закололо руки. Солнце будто посветлело, и все стало таким элементарным. Минья знала одно: имей врага, будь врагом. Ненавидь тех, кто ненавидит тебя. Ненавидь их лучше. Ненавидь их хуже. Будь чудовищем, которого они боятся больше всего. И заставь их страдать – любыми способами, любыми средствами.

Чувство нахлынуло так быстро. Будь у нее клыки, они бы истекали ядом и были готовы к укусу.

Но… кусать кого?

Кого ненавидеть?

Это ее люди. Все, что она делала последние пятнадцать лет, было сделано ради них. «Это же мы», – сказала Спэрроу. Мы, мы, мы. Но они стояли там, смотрели на нее так, и Минья не чувствовала себя частью их «мы». Теперь она по другую сторону, отвергнутая, одинокая. Внезапно внутри нее разверзлась пустота. Неужели они тоже предадут ее, как Сарай, и… что тогда делать, если это случится?

– Нам не обязательно прямо сейчас планировать весь курс нашей жизни, – сказала Старшая Эллен, нацелив свой взгляд на Минью. Сейчас ее глаза не походили на ястребиные, а были ласковыми, бархатисто-карими и наполненными преданным сочувствием.

Внутри Миньи что-то свернулось, сжимаясь туже и туже под неодобрительными взглядами остальных. Если пытаться помыкать ею, это только загонит девочку в угол, где она, словно отчаявшееся животное, будет бороться до горького конца. Лазло изначально вздыбил ей загривок своим визитом из ниоткуда, как невозможное видение, – Мезартим, верхом на Разаласе! – и приказами поймать душу Сарай. Будто бы она сама этого не сделала! Какая наглость! Она обжигала кислотой. Он даже прижал ее к земле, копыто Разаласа тяжело давило на грудь. Та ныла, и Минья не сомневалась, что у нее появится синяк, но все это пустяки на фоне ее негодования. Принудив ее силой сделать то, что она и так бы сделала, Лазло будто выиграл бой, а она проиграла.

Что, если бы он просто попросил? «Пожалуйста, ты не могла бы поймать душу Сарай?» Или, еще лучше, просто поверил, что она это сделает. О, разумеется, это не привело бы к задушевным беседам о жизни за чашечкой чая, но парила бы сейчас Сарай в воздухе? Вряд ли.

И хоть Лазло не знал ее, об остальных так сказать нельзя. Но только Старшая Эллен понимала, как надо себя вести.

– Всему свое время и обо всем по порядку, – сказала она. – Расскажи нам, милая. С чего начнем?

Вместо того чтобы приказывать, няня просила. Она уступила Минье и оставила за ней право выбора, и тогда нечто внутри девочки слегка расслабилось. Конечно же это был страх, но Минья этого не знала. Она полагала, что это ярость, всегда и только ярость, но это лишь маскировка, поскольку страх приравняли к слабости, а Минья поклялась больше никогда не поддаваться слабости.

Она могла бы ответить, что первым делом они убьют Эрил-Фейна. Другие этого ждали. Она видела это по их настороженности, по их напряженным лицам. Но видела и кое-что другое: сплоченное противоборство. Они осмелились бросить ей вызов и все еще чувствовали его привкус у себя на языке. Продолжать гнуть свою линию было бы глупо, а Минья не отличалась самодурством. В жизни все как на войне, прямые атаки встречают наибольшим сопротивлением. Лучше подчиниться, усыпить их защиту. Поэтому она сделала шаг назад и с большим трудом успокоилась.