Тень Великана. Бегство теней (сборник) - Орсон Скотт Кард Страница 8

– Зачем?

– Не знаю. Просто передаю то, что мне только что сказали по телефону.

– Он разрешает нам с ним встретиться?

– Или посылает громил, чтобы препроводить нас обратно в аэропорт. Откуда мне знать? Это же ты его подруга. Вот и скажи мне, что он замышляет.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила Петра. – Мы никогда не были особо близки с Алаем. И – ты уверен, что они хотят моего присутствия на встрече? Множество мусульман пришли бы в ужас от одной мысли, что замужняя женщина без паранджи будет разговаривать лицом к лицу с мужчиной, пусть даже халифом.

– Не знаю, чего хотят они, – сказал Питер, – но я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Их провели в закрытый фургон и повезли по дороге, показавшейся Питеру запутанной и обманчиво длинной. Возможно, резиденция халифа находилась по соседству с отелем. Но люди Алая знали, что без халифа нет единства, а без единства ислам не имеет силы, и потому предпочитали, чтобы посторонние не узнали, где живет правитель.

Их везли так долго, что они вполне могли оказаться за пределами Дамаска. По выходе из фургона обнаружилось, что они находятся не на улице, а в помещении… или под землей. Даже сад с галереей, куда их препроводили, освещался искусственно, а шум льющейся, журчащей и падающей воды маскировал любые звуки, которые могли бы просочиться снаружи, намекая на их местонахождение.

Вышедший в сад Алай не столько поприветствовал, сколько просто отметил их присутствие. Даже не взглянув на обоих, он сел в нескольких метрах от них лицом к фонтану и заговорил:

– У меня нет никакого желания тебя унизить, Питер Виггин. Тебе не стоило приходить.

– Рад, что вообще позволили с вами пообщаться, – отозвался Питер.

– Благоразумие советовало мне объявить миру, что Гегемон пришел встретиться с халифом и халиф ему отказал. Но я велел благоразумию проявить терпение и позволил, чтобы сегодня в этом саду мной руководила глупость.

– Мы с Петрой здесь для того, чтобы…

– Петра здесь потому, – сказал Алай, – что ты решил, будто ее присутствие поможет нашей встрече, и тебе нужен свидетель того, что у меня нет желания убивать. И еще ты хочешь, чтобы она стала твоим союзником после смерти ее мужа.

Питер не решился бросить взгляд на Петру, чтобы увидеть ее реакцию на остроумную реплику Алая. Она знала этого человека, а Питер – нет. Она могла воспринять его слова по-своему, и даже если бы Питер что-то заметил на ее лице, он все равно бы ничего не понял. Лишнее беспокойство лишь выдало бы его слабость.

– Я здесь для того, чтобы предложить свою помощь, – сказал Питер.

– Я командую армиями, которые правят более чем половиной населения мира, – ответил Алай. – Я объединил мусульманские народы от Марокко до Индонезии и освободил угнетенных.

– Между «завоеванием» и «освобождением» есть разница. О ней я и хотел бы поговорить.

– Значит, ты пришел, чтобы упрекать меня, а вовсе не для того, чтобы помочь? – уточнил халиф.

– Похоже, я зря теряю время, – сказал Питер. – Если мы не в состоянии обойтись без мелочных пререканий – моей помощи можете не ждать.

– Помощи? – переспросил Алай. – Один из моих советников спросил меня, когда я сказал им, что хочу с тобой встретиться: «Сколько солдат у этого Гегемона?»

– А сколько дивизий у папы? – возразил Питер.

– Больше, чем есть у Гегемона, если папа о них попросит. Как давным-давно обнаружила покойная Организация Объединенных Наций, у религии всегда больше воинов, чем у какой-то непонятной международной абстракции.

Только теперь Питер понял, что Алай говорит не с ним, а куда-то мимо него. Это вовсе не была частная беседа.

– Я не намерен проявлять неуважение к халифу, – сказал Питер. – Я видел величие ваших достижений и великодушие, которое вы проявляли к врагам.

Алай явно расслабился. Теперь они вели одну и ту же игру – Питер наконец понял ее правила.

– Чего можно добиться унижением тех, кто верит, будто находится вне власти Аллаха? – спросил Алай. – Аллах сам покажет им свою власть, когда пожелает, а до этого разум велит нам проявлять доброту.

Он говорил так, как ожидали окружавшие его истинные верующие, – постоянно подчеркивая превосходство халифата над всеми немусульманскими государствами.

– Опасности, о которых я хочу поговорить, – сказал Питер, – исходят не от меня и не от того небольшого влияния, что я имею в мире. Хотя я не был избран Господом и лишь немногие ко мне прислушиваются, я так же, как и вы, желаю мира и счастья детям Божьим на Земле.

Если Алай действительно находился полностью во власти своих сторонников, сейчас как раз наступил подходящий момент для речей о том, сколь нечестивым поступком для неверного вроде Питера является упоминание имени Господа или заявление, будто возможен мир во всем мире до того, как тот окажется под властью халифата. Но вместо этого Алай сказал:

– Я слушаю всех, но повинуюсь только Аллаху.

– В свое время ислам ненавидели и боялись во всем мире, – сказал Питер. – Та эпоха закончилась задолго до нашего рождения, но ваши враги пытаются возродить старые истории.

– В смысле – старые выдумки?

– Судя по тому, что никто не может собственной персоной совершить хадж и остаться в живых, не все истории – ложь. Во имя ислама было создано чудовищное оружие, и во имя ислама с его помощью уничтожили самое священное место на Земле.

– Оно не уничтожено, – возразил Алай. – Оно защищено.

– Там такая радиация, что никто не может выжить в радиусе ста километров. И вам известно, во что превратился Аль-Хаджар-аль-Асвад ^[2] после взрыва.

– Камень сам по себе не является священным, – сказал Алай, – и мусульмане никогда ему не поклонялись. Мы лишь использовали его как знак памяти о священном завете Аллаха Его истинным последователям. Теперь же, когда его молекулы распылены по всей Земле как благословение для праведников и проклятие для нечестивцев, мы, последователи ислама, продолжаем помнить, где он находился и что означал, и обращаемся в ту сторону во время молитвы.

Подобную проповедь он наверняка произносил уже не однажды.

– Мусульмане в те темные времена пострадали больше всех, – сказал Питер. – Но большинство помнят не об этом. Они помнят о бомбах, от которых погибали невинные женщины и дети, и о фанатиках-самоубийцах, ненавидевших любую свободу, кроме свободы подчиняться крайне узкому толкованию шариата. – Заметив, как напрягся Алай, он поспешно добавил: – Я не могу ни о чем судить сам – я не жил в то время. Но в Индии, Китае, Таиланде и Вьетнаме есть люди, которые боятся, что солдаты ислама придут к ним не как освободители, но как завоеватели. Что они станут вести себя как надменные победители. Что халифат никогда не даст свободу тем, кто радостно его встретил и помог одержать верх над китайскими завоевателями.