Плоть и серебро - Стивен Барнс Страница 8

Марши не замечал таращащих глаза зрителей. На его широком лбу выступила испарина. Серебряные обрубки на миг повернулись к его голове, и испарина исчезла. Он чуть изменил положение и продолжал свою работу; серебряные пластины нависали над головой ребенка. Световые зайчики плясали на забинтованном лице.

Элла задрожала и отвернулась. Это было хуже ножей и костных пил, хуже окровавленных резиновых перчаток. То по крайней мере можно было бы понять. Ужасно, но понятно. Совсем не то, что невидимые кисти фантомных рук, управляемые ужасным незнакомцем, поселившимся в теле Гори.

Чанг снова подхватила нить своего рассказа, но не адресовалась теперь к Элле прямо. Казалось, она обращается не столько к Элле, сколько к себе самой, пытаясь свести то, что видит, к чему-то объяснимому. И все так же крепко стискивала руку Эллы. Другая же ее рука сжимала висящее на груди распятие.

— Бергманский хирург выполняет процедуры, на световые годы опережающие обычную хирургию. Он может убрать опухоль или тромб, стерилизовать очаг инфекции. Он может мягко загладить аневризму, залепить, как пузырь в глине. Он может засунуть руку в живое бьющееся сердце, не повредив кожи и не сбив его с ритма. Кости, мышцы, кровь, ткани — даже клетки — со всем этим прямо работает бергманский хирург. Посмотрите, что он сейчас делает! Он проникает сквозь кости черепа и работает с нежными тканями мозга с такой же легкостью, как мы с вами могли бы шевелить камешки на дне аквариума. Ни рубцов, ни осложнений, ни крови, ни боли…

Голос Чанг затих, потом она заговорила снова, чуть громче шепота:

— Знаете, Элла, я ему завидую. Можете себе представить?

Элла уставилась на побледневшее лицо Чанг, слишком удивленная, чтобы ответить — даже если бы знала, что сказать.

— Скоро все мои умения будут так же не нужны, как банки или лоботомия. Хирурги будут такими, как он. — Она скривилась. — По сравнению с тем, чем стал теперь он, я — примитивная машина с несколькими неуклюжими инструментами. А он — целитель.

Она стиснула руку Эллы.

— Я знаю, что все это трудно воспринять за один раз, и страшно увидеть его таким. Но он не монстр. Он не калека. — Чанг выдавила неуверенную улыбку. — Я видела, как вы на него смотрите. Ведь вы его любите? Одно не отменяет другого.

Лицо Эллы было поражено шоком, кожа стала бледнее и бескровнее воска. Чтобы заговорить, понадобилась вся ее сила и сосредоточенность.

— Как это с ним случилось? — От ошеломления голос ее был еле слышен. Она высвободила руки из хватки Чанг и спрятала их под мышки, будто спасая от той же судьбы, что у него. — Как его… изувечило? Он никогда не говорил ни о какой катастрофе…

Доктор Чанг была женщиной доброй. Заботливой и внимательной. Но она слишком нервничала и потому ответила на вопрос Эллы, не успев подумать, какой страшной вещью бывает правда.

— Никакой катастрофы не было. У него был достаточно высокий профессиональный рейтинг, чтобы подать заявку в программу Бергмана. На предварительных тестах он набрал нужное количество очков и был включен в число кандидатов. Когда стало ясно, что у него есть некоторые необходимые врожденные способности, он рискнул ради успеха и отдал руки на ампутацию. Господи, я бы отдала…

Элла в ужасе смотрела на Чанг, и рот ее беззвучно произносил слово «ампутация», но она не могла вытолкнуть его сквозь губы. Перед ее мысленным взором падал сверкающий серебряный тесак, отсекающий его руки, ее руки, нити ее сердца.

Она отшатнулась назад, полный ужаса взгляд искал Марши.

Это он сделал с собой сам. Своей волей. Изувечил себя, чтобы стать этим… этим…

Она уперлась спиной в дверь.

— Гори?

Имя вырвалось как стон сердца, мольба о подтверждении, что хоть что-то осталось в нем от того человека, которого она любила. Кем он теперь стал? В кого себя превратил?

Ответа не было.

— Гори! — Громче, с отчаянием.

На мертвом холодном лице — ни проблеска узнавания. Прикрытые веками глаза остались безразличными и мертвыми, фокусированными на каком-то сумасшедшем мысленном образе, погруженными в мозг ребенка. Это изображение горело на сетчатке глаз Эллы, проникая в извилины мозга, в глубину, откуда его не стереть никогда.

Когда она повернулась, из груди ее вырвался всхлип. Она бросилась в двери и побежала, зная, зная, зная, что никогда уже не сможет увидеть его другим.

Доктор Кэрол Чанг смотрела, как захлопнулась дверь, и плечи ее опустились под тяжестью поражения. Потом она медленно повернулась к столу, где работал Марши. Ощущение у нее было глупое и неловкое. Виноватое. Неуместное здесь, в ее собственной клинике.

Она вздрогнула, когда на ее глазах еще один кусок искореженного металла возник оттуда, куда никто другой не достал бы, вытащенный призрачной рукой, которой ей было не увидеть.

Наука, — сказала она себе. — Все это наука. Как свет и рубин создают лазер, как кристаллы Шмидта и ток создают анестезирующее поле. А он — просто человек, обретший особое умение.

Но какой ценой?

На лице обладателя невидимой руки не было ни триумфа по поводу своих достижений, ни сожаления по поводу своей утраты. С тем же успехом он мог бы быть машиной — бездушной бесчеловечной конструкцией, в которой нет ничего, кроме четкой, неуклонной целеустремленности.

— Боже мой, — шепнула она. Сделала неуверенный шаг вперед, но не смогла заставить себя подойти ни на миллиметр ближе. И не назвала человека, которому просила Бога помочь: ни себя, ни Эллу, ни Марши.

Марши работал, отрешенный и неподвижный.

Он снова надел протезы. Поворот воображаемого запястья — и вновь в его распоряжении оказались твердые пальцы. Искусственные руки ощущались как тяжесть, и хотя они были во всем так же чувствительны, как замененная ими плоть, все равно они были безжизненны по сравнению с невероятно чувствительными не-руками, которыми он только что работал.

Он не спросил, куда ушла Элла. Какая-то отстраненная, в-тот-момент-отключенная часть разума отметила во всех подробностях, что случилось.

Теперь вся его прошлая жизнь кончилась. Круг замкнулся.

Он вздохнул.

— Почти все я смог восстановить. Думаю, в худшем случае у нее будет небольшая потеря памяти и, возможно, незначительные временные нарушения координации. Вы знаете, какие провести исследования.

Голос его был таким же механическим, как серебряные руки.

Чанг серьезно кивнула:

— Вы спасли ее жизнь. И лицо — лицо ее вы тоже исцелили. — Голос ее был хриплым от восхищенного волнения.

Ничего подобного она никогда в жизни не видела и вряд ли хотела бы увидеть еще когда-нибудь: одновременно и чудесное, и неодолимо неправильное.

Сначала раздвинулись бинты, будто нити разрезали тончайшим микротомом и сняли с лица Шей, открыв искромсанные и наскоро залитые гелем ткани.