Ночная охота - Юрий Козлов Страница 75

— А кто тогда есть? — растерялся Антон. — Дева Мария?

— Дева Мария? — Глаза Конявичуса наполнились слезами. — Женщин всегда обманывают, Антонис. Нет, есть третий, подменивший двух прежних! Ну, вроде как мы — старое правительство провинции!

— Откуда взялся третий? — Антон подумал, что в рассуждениях главнокомандующего присутствует определенная логика, как в общем-то она в той или иной степени присутствует в любой пришедшей человеку в голову мысли.

— Чтобы понять, откуда взялся третий, — глубокомысленно произнес Конявичус, — надо для начала уяснить, куда делся второй, то есть антипод.

— Куда же он делся?

— Полагаю, что после того, как первый отступился от людей, после того, как ему стало нечего делать на земле, второй был прощен, Он вернулся туда, откуда был некогда изгнан — в чертоги рая. Какое милое словосочетание — чертоги рая! — да, Антонис?

— Почему первому стало нечего делать на земле? — по инерции спросил Антон, хотя знал почему.

— А потому, что все уже сделано и построено! Если это столько лет не меняется, значит, это единственно возможное и правильное! Другой вопрос, Антонис, — хорошее или плохое это единственно возможное и правильное? Третий… — понизил голос главнокомандующий, — это не первый и не второй. Это… новый. Он… одинок и несчастен, Антонис, как каждый из нас! Он — воплощенное обобщение всех нас! Это объясняет все, снимает все вопросы! — Глаза Конявичуса полыхнули, почти что выскочили из орбит, но тут же погасли, сделались серыми и впалыми.

Приступ минул.

— Но тогда, — тихо произнес Антон, — у нас нет никаких шансов.

— И он — третий — знает это, сволочь! — подтвердил Конявичус.

Антон вспомнил, что пришел к главнокомандующему не столько за тем, чтобы искать истину, сколько за тем, чтобы узнать насчет штанов. Но переход — с небес к штанам — следовало осуществлять постепенно. Он протянул Конявичусу газету.

— Что это? — Главнокомандующий с отвращением взял ее за уголок, как змею за хвост.

— Газета под названием «Демократия», — сказал Антон. — Неужели раньше не читал?

— Никогда! — гордо признался Конявичус. — А сколько телевизоров расстрелял… — покачал головой, видимо искренне изумляясь количеству расстрелянных телевизоров.

— Смотри: завтра ожидается жара.

— Ну и что?:— спросил Конявичус.

— В следующем номере напишем, что необходимо вырваться из замкнутого круга, иначе погибнем, что все рушится, что…

— Кому это интересно, Антонис? — перебил главнокомандующий.

— Как кому? — растерялся Антон. — Всем. Это правда.

— Так ведь ее и так все знают, Антонис, — рассмеялся Конявичус. — Ты ломишься даже не в открытую дверь, а… там вообще нет ни дверей, ни стен — там пустой воздух, Антонис!

— В открытую? — усомнился Антон. — Зачем же ты расстреливал телевизоры?

— Это так, — согласился Конявичус, — но дело в том, что окончательной правды не существует точно так же, как Бога и Его антипода. Существует нечто третье, производное от утвердившегося наверху третьего, что не нуждается ни в определении, ни в осмыслении, поскольку изменено быть не может. А если и может, то лишь внутри себя, то есть путем внутреннего переживания, как меняется человек.

Антон знал, что Конявичус, когда не сумасшедший, то очень умный. Но не знал, что до такой степени умный. «Так мы никогда не доберемся до штанов», — загрустил Антон.

— В том, что ты говоришь, Конь, безусловно, есть резон, — вздохнул он. — Но нет ответа: зачем жить?

— Неужели ты до сих пор не понял, что жить незачем? — удивился главнокомандующий. — Живи как считаешь нужным. Все предопределено.

«Предопределено». Антон дважды за короткое время слышал это слово. Но не знал, как совместить обещающее «предопределено», услышанное от женщины по имени Слеза, с решительно ничего не обещающим «предопределено», услышанным от главнокомандующего.

— Мы конченые люди, Антонис, — подвел итог философскому спору Конявичус. — Что ты делаешь сегодня вечером?

— Конченые, — согласился Антон, — но лишь в том случае, если Бога нет и правды нет, а есть… это… третье. А ну как Бог и правда есть?

Конявичус не ответил.

Говорить вдруг стало не о чем. Возникло ощущение пустоты, какое возникает, когда тема исчерпана. Не сама по себе — исчерпанных тем не существует, — а между обменивающимися мнениями людьми. «Самое время перейти к штанам», — решил Антон.

— Бернатас, — сказал он, — где ты раздобыл такие замечательные штаны?

— Что в них замечательного? Штаны как штаны, — польщено похлопал себя по карманам главнокомандующий.

— Взгляни на мои, — сказал Антон, — и ты поймешь.

— Широковаты, — согласился Конявичус, подошел к столу, нажал кнопку.

Вошел адъютант.

— Шарунас, — обратился к нему Конявичус, — посмотри, в каких штанах ходит министр культуры. Литовская пословица гласит: каковы штаны, такова и культура. Беда, Шарунас, если у нас в провинции будет такая культура. Принеси ему штаны. Хотя бы вот такие, — показал на свои.

— Пусть он подаст заявление в отдел обеспечения членов правительства, — вовсе не бросился исполнять сломя голову поручение адъютант. — Неужели Гвидо не найдет для него штанов?

Антон понял, что в стране окончательно и бесповоротно победившей демократии вопрос штанов — далеко не простой вопрос. Он-то по наивности полагал, что штаны явятся к нему своим ходом.

Ланкастер после таких слов, скорее всего, застрелил бы адъютанта. Конявичус же пустился в подробные объяснения:

— Видишь ли, Шарунас, Антонис — литовец, к тому же мой друг. Это я обратил внимание на его штаны. У тебя десять минут, Шарунас.

Адъютант выбежал, бросив на Антона недобрый взгляд.

— Спасибо, Конь, — сказал Антон.

Конявичус, наконец, соизволил взять в руки газету.

— Может быть, завтра действительно будет жарко, — вздохнул он. — А ну как выпадет снег?

«Дался им этот снег!» — подумал Антон.

Дно исчерпанной темы скрылось под… снегом?

— Мы конченые люди, Бернатас, — тихо произнес он. — Я хочу найти правду, которой нет. Ты — народ, которого нет. Но при этом мы понимаем друг друга, разве не так, Бернатас? Я думаю, это главное.

— Ты хочешь сказать, — горько усмехнулся Конявичус, — что в мире нет ни правды, ни литовцев?

— Только надежда, Бернатас.

— Я видел в бинокль, как Ланкастер держал тебя на стене под лазерным прицелом, — сказал после паузы Конявичус. — Мне почему-то очень захотелось, чтобы ты остался в живых. Я рад, что получилось по-моему, Антонис.

Лопата беседы вновь заскребла по, казалось бы, занесенному снегом дну темы.