Взгляд василиска - Макс Мах Страница 7

"Не судьба", – Илья Константинович хотел было вызвать бортпроводницу и попросить ее принести коньяку, но вспомнил о "спящей" Зое и решил никого не тревожить.

"Спать!" – приказал он себе и почти сразу же заснул.

5.

Петров,Русский каганат, 18сентября 1991года.

Реутов, Вадим Борисович (23 декабря 1938, Саркел – ) – доктор психологии (1977, Псков), профессор (1986), автор более сорока научных работ. Основные области исследования: нейропсихология и нейрофизиология высших психических функций человека. Заведующий лабораторией электрофизиологии высшей нервной деятельности в Психоневрологическом институте им. Академика В.М. Бехтерева.

Давид Казареев (6 июля 1938, Саркел – ) – PhD (1979, Женева), консультант по инвестициям.

Вадим Борисович всегда просыпался сразу. Происходило это обычно за четверть часа до звонка будильника, и, в принципе, Реутов мог после этого заснуть снова. Если случался выходной, он так и поступал. Переворачивался на другой бок и спал дальше. Во все же остальные дни, Вадим сразу, не канителясь, вставал и, прихлопнув по пути, так и не успевшие подать голос часы, "опрометью" тащился на кухню. Там он зажигал газ под чайником и тогда только шел дальше, в уборную – отлить, и в ванную – умыться и почистить зубы. Ни того, ни другого делать ему, положа руку на сердце, вовсе не хотелось, но привычка – вторая натура, не так ли? И ритуал, – какой-никакой, а все-таки ритуал – должен был быть соблюден, причем не абы как, а именно так, как заведено, и никак иначе. Боже сохрани нас от перемен. Аминь!

Вернувшись после водных процедур обратно на кухню, Вадим быстро, почти автоматически – в несколько отточенных за годы и годы движений – засыпал в жезве молотый кофе и сахар, плеснул кипяток (чего, разумеется, делать категорически не следовало) и поставил медный, давно обгоревший и потерявший свой первоначальный цвет сосуд на газ. Естественно, это был паллиатив, но кофе нужен был ему сейчас позарез, и ждать столько времени, сколько нужно, если варить его по уму, то есть, по всем правилам, Вадим просто не мог. Настроение, как и всегда по утрам, было поганое, в груди ощущалась скверная маята, а на сердце лежала смертная тоска. В таком состоянии правильнее всего было бы застрелиться или, скажем – за не имением табельного оружия – повеситься. Однако подсознание утверждало, что надо продолжать жить, а опыт подтверждал, что все перемелется, вот только надо выпить горячего сладкого кофе и выкурить пару-другую папирос, и сразу полегчает. Или нет. Или да. Это уж, как получится. Но попробовать все-таки стоило.

Кроме кофе и никотина, имелись в распоряжении Реутова и кое-какие другие доморощенные средства борьбы с ужасом ежедневного возвращения к жизни. Однако из всего этого арсенала в данный момент доступны были только папиросы. Вадим выудил ощутимо дрожащими пальцами беломорину из оставшейся на кухонном столе с вечера пачки, закурил, чувствуя, как горький табачный дым дерет сухое со сна горло, стоически дождался, пока закипит кофе, и, не теряя времени, вылил содержимое жезве в граненый стакан. Понюхал, попробовал отпить, наперед зная, что ничего путного из этого не выйдет, выплюнул в захламленную грязной посудой раковину кофейную гущу, набившуюся в рот, и, мысленно застонав, перешел к столу. Следующий этап "борьбы с энтропией" заключался в том, чтобы открыть книжку, включить в розетку электробритву, навсегда поселившуюся по такому случаю на кухонном подоконнике, и все: можно было приступать к утреннему "моциону".

Брился Вадим вслепую. Так привык, да и не хотелось, честно говоря, видеть сейчас отражение собственного лица. В 6.30 утра ничего хорошего в зеркале Реутов увидеть не ожидал. Ожидал он, вернее, желал другого. Покоя. Кофе, папироса, да мантра чужих строк перед глазами – вот, собственно, и все, что ему теперь было нужно. Ну, может быть, еще привычное, как шум уличного движения за окном, негромкое жужжание бритвы, и ощущение того, с какой натугой справляются ее вращающиеся лезвия с его, отросшей за вчерашний день и прошедшую ночь щетиной. Рутина, одним словом. Однако, поди, попробую без нее выжить. Не очень-то разбежишься. "Плавали, знаем". А так… ну, если так, то все, как говорится, в наших руках.

Впрочем, сегодня Реутову было особенно паскудно. Он даже читать, что было для него не характерно, не смог. Хотя обычно "мужские сказки" Локшина шли у него на ура. Лихие мужики, красивые – и где только такие водятся? – бабы, любовь-морковь под непрерывный треск пистолетов-пулеметов всех известных систем… Одним словом, красивая, не про нас писаная жизнь. Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить утро? Но не сегодня. Потому что вчера… Вчера, так уж вышло, Реутов умудрился дважды зайти в запретный лес своей юности, и ничего хорошего, как и следовало ожидать из этого не вышло.

6. Вчера

Привычная, как дождь и туман, пробка на Московской перспективе заставила Реутова свернуть в Ковенский переулок. Он думал, что через Литовскую слободу будет быстрее, но ошибся. На Витовта Великого коммунисты устроили демонстрацию, и городовые патрульной службы перенаправили движение по Двинской к Финляндскому вокзалу. А там, как и следовало ожидать, хватало и своих страстотерпцев, пытавшихся пробиться с утра пораньше к заводам на берегу залива. Так что, Вадим вскоре пожалел и о том, что поддался искушению объегорить судьбу, и о том, что вообще выехал в такое неудобное время. Впрочем, на Забайкальской заметно полегчало, и он уже, было, встроил свой старенький бывалый Нево в оживившийся поток машин, когда увидел на тротуаре – всего, быть может, метрах в шести-семи от себя девушку в коротком светлом плаще. Ощущение было такое, как если бы Реутова огрел сковородкой по голове притаившийся за спиной тать-угонщик. Но не было угонщика, и причины так реагировать, казалось бы, не было тоже, и сам Вадим не сразу осознал, что его так поразило в девушке, идущей по тротуару навстречу его набирающей скорость машине. Но и времени соображать в запасе не оказалось. В следующее мгновение его грубо подрезал наглый, как бронеход, Дончак с тонированными стеклами, имевший, впрочем, ровно такие же основания никого не бояться, как и какой-нибудь легкий бронеход. Дончаки были крупными и по-настоящему хорошими внедорожниками, и, хотя все еще уступали британским лендроверам, с голландскими доджами и аргентинскими джипами конкурировали вполне на равных, во всяком случае, в России, Орде или Китае. Но здесь на забитой машинами перспективе, Реутову было не до национальной гордости. На свое счастье, он резкое движение слева уловил и притормозил чуток, давая сукину сыну, вклиниться в поток перед самым носом своей машины, и даже от едущих сзади умудрился не получить под зад, но девушку, разумеется, упустил. И ни припарковаться, чтобы догнать ее пешком, ни развернуться, он уже не мог, и даже в зеркале заднего вида не нашел. Ушла, пропала. Кисмет, [5]черт бы его побрал.

Движение оживилось, набрало скорость, но более организованным от этого не стало, так что приходилось все время быть начеку. Однако и образ девушки, случайно увиденной им всего пару мгновений назад, никак из головы не шел, и Реутов уже знал, почему. Великая, конечно, вещь подсознание, но без осознания все-таки не более чем источник головной боли. Тут Фройд [6]был прав, даже если в другом ошибался. И осознав, что же, на самом деле, произошло с ним на дороге, ни о чем другом, кроме этой вот незнакомки, думать Вадим уже не мог. Так что, день, можно сказать, не задался с самого начала.