Темная сторона Москвы - Мария Артемьева Страница 7

Большая Сухаревская площадь

В начале XXI века при строительстве подземного перехода на Большой Сухаревской площади обнаружился фундамент Сухаревой башни, на удивление прочный и хорошо сохранившийся. Архитекторы проекта, в восторге от подобной находки, немедленно изменили планы: теперь, по их решению, потолком нового пешеходного перехода будут служить найденные под землей арочные своды.

Однажды на площадку еще не завершенного строительства под землю спустилась целая делегация от городских властей. Среди прибывших выделялся высокий старик с гривой волнистых седых волос. Он казался очень взволнован, расхаживал по площадке, то и дело трогая древнюю кладку, и, невнятно бормоча себе под нос, оглядывал каждый кирпич, будто что-то выискивал.

— Этот-то что забыл здесь? — раздраженно шепнул главный инженер менеджеру по снабжению. Нежданный визит начальства пришелся строителям на редкость некстати.

— Не знаю, — так же шепотом ответил менеджер. — Уж больно напрашивался. И отказать нельзя: какая-то шишка… Скульптор. Говорят, с самим Герасимовым работал.

— Это который лица по черепушкам восстанавливал?

— Он самый, — кивнул менеджер.

— Хм. И чего ему тут надо?..

В этот момент чудной старик приблизился к собеседникам, и оба они услышали тихо сказанные им слова:

— Ну, здравствуй, Чертова башня!

Главный инженер и менеджер по снабжению переглянулись. Старик разговаривает с камнями?..

* * *

Человек этот, удививший строителей нелепым поведением, был действительно скульптор — Григорий Сиротин, один из учеников Михаила Михайловича Герасимова, ученого-антрополога, впервые в мире разработавшего метод восстановления лицевых тканей по костным останкам.

В 1937 году, будучи еще совсем молодым человеком, Григорий Сиротин работал вместе со своим учителем в созданной специально для них реставрационной мастерской при Эрмитаже. Коллеги Герасимова чаще называли мастерскую «лабораторией», подчеркивая скорее научную, нежели творчески-художественную сторону того дела, которым они занимались. Впоследствии лабораторию действительно сделали научным подразделением, включив ее в состав института Истории материальной культуры. Бессменным заведующим этой лаборатории оставался Михаил Михайлович Герасимов до самой своей смерти.

В 1937 году Григорий Сиротин, Гриша, был еще совсем неопытным молодым сотрудником и, разумеется, горел энтузиазмом по любому поводу.

Всякий новый «объект» вызывал у него любопытство.

«Объектами» в мастерской называли костные человеческие останки, которые в большом количестве свозили для исследований со всех концов страны. В мастерской «объекты» первым делом нумеровали, очищали от органических загрязнений, раскладывали по коробкам и описывали в картотеке: откуда и когда доставлен «объект», чем именно может представлять интерес для науки и тому подобное.

Так в мастерскую прибыли мощи из Софийского собора в Киеве, безымянные кости из усыпальницы в Загорске, неизвестные останки из казанских курганов, содержимое нескольких рак из разрушенных церквей… Однажды были привезены из Москвы останки погребений из кирхи Немецкой слободы, снесенной по распоряжению новой атеистической власти столицы.

Те, кто доставил «объект» из кирхи, утверждали, что это, должно быть, кости самого Якоба Брюса.

— А кто такой Якоб Брюс? — жадно спрашивал Гриша Сиротин у своего шефа, Михаила Михайловича, когда тот, задумчиво стоя у рабочего стола с разложенными инструментами, детально рассматривал «объект», мысленно прикидывая с чего начать расчистку сильно загрязненных землей и кирпичной пылью костей.

— Брюс? Чернокнижник. Колдун. По слухам…

Недоумевая, Гриша уставился на своего начальника. А Михаил Михайлович, заметив озадаченное лицо своего сотрудника, рассмеялся.

— Да нет, Брюс — вполне историческое лицо, Гриша! Был такой Якоб Биллемович Брюс, подданный России из рода шотландских королей. Девиз у него дворянский был весьма примечательный: «Fuimus», это на латыни — «Мы были!» Но Шотландию предки Брюса покинули задолго до его рождения. Еще папенька его царю Алексею Михайловичу служил. А сам Якоб, родившись в Москве, в юности состоял в потешном полку Петра I. Отсюда и взлет его необычной карьеры: ученый-самоучка, сопровождал царя в его путешествиях по Европе… артиллерист, в сражениях участвовал… политик — Ништадтский мир подписал… государственный деятель — шеф Артиллерийской и инженерной школы в Москве… И так далее, и так далее.

— А почему — колдун?

Михаил Михайлович стоял, потирая подбородок, и пытливо исследовал какую-то точку на пыльном паркете. Вопрос Гриши вывел его из задумчивости.

— Что? А, Брюс-то! Ну, брат, если тебе интересно — поройся в архивах. В нашей работе это иногда бывает очень кстати. Объекты следует изучать всесторонне. А не только с темной стороны, так сказать…

Гриша улыбнулся и вскоре действительно последовал совету Герасимова. Это оказалось не менее увлекательным делом: восстанавливать биографию «объекта» по сохранившимся документам. Самыми любопытными архивными находками он обязательно хвастался шефу.

— Смотрите, Михал Михалыч, какой интересный источник о Брюсе! — И пока Михал Михалыч расчищал кости Брюса от налипшей земли и собирал расколотые части, словно мозаику, примеряя друг к другу — подойдет, не подойдет, — Гриша торжественно и громко зачитывал: — «В скорби великой и страхе Божием доношу вам, владыко, о деле, всколыхнувшем всю нашу паству; деле нечестивом столь же, сколь и богопротивном. Прибыв в наш город, известное вам лицо, коему, как вы знаете, противиться мы, слуги Божии, не имеем возможности, совместно с иноземным Яковом Брюсом силою, под угрозой ареста и наказания плетьми, проникли в подземные схроны под нашим главным собором и к великому ужасу нашему вскрыли гробницы с нетленными мощами, отчего весь городской люд пришел в волнение. Думаю, что сам Сатана внушил нечестивцам веру в то, что тайны вечной жизни могут быть постигнуты одним дерзновением человеческого ума, а не путем смирения пред Господом. Пытаясь узнать секрет нетленности святых мощей, говорили они между собою об опыте и поступали подобно Фоме неверующему, влагавшему кощунственные персты в раны Господни.