Враг Самогеты - Анна Пушкина Страница 7

Пока оборотень не бросился меня останавливать, быстро переступила линию границы. Ортос за спиной обиженно зарычал. Мне его жаль. Понимаю, он злится и получит нагоняй от Сетсея, но я должна попробовать снова и попробую еще тысячу раз, если понадобится.

Главная особенность линии Акарана – если выйти за ее границу, обратно не вернуться не только физически, но и магически. Портал извне не открыть, очерченная граница не пропустит магию. Благодаря этому нам удалось избавиться от порталов и чудовищ, вылезавших из них. Но в этом же притаилась и сложность для нас самих. Если надо открыть портал куда-то за пределы линии, за нее надо выйти. Она как не впускает, так и не выпускает магию. И мне приходится выходить за границу всякий раз, когда я пытаюсь открыть портал к Нему.

Представив Его, я начертила заклинание рун, но, как и прежде, ничего не вышло. Где бы Он ни находился, никто не может открыть туда портал, сколько бы ни пытались. Попробовала открыть портал к Келдрику – и снова неудача. Я не знаю, жив ли телепат, но Он, судя по моей метке на руке, жив.

«Он жив. Жив. Жив», – повторила я про себя несколько раз с закрытыми глазами, приводя дыхание в порядок. Внутри каждый раз словно вдребезги разбивается стеклянная колба, и оттуда льется белесая, невесомая пустота, заполняя каждую частичку меня. Я держу ее взаперти, стараюсь держать взаперти. Но она вырывается. Это самое поганое чувство, оно высасывает из меня все – радость, грусть, любовь, ненависть и даже чувство вины, все! Накатывают безразличие, апатия, жизнь становится пресной, пустой, бессмысленной. Я боюсь этой убийственной пустоты внутри и сражаюсь с ней ежедневно.

Непроизвольно, как утопающий, я схватилась за своей медальон на шее, словно он – спасительная соломинка, которая не позволит провалиться в яму бесчувствия. Знаю, что в этом нет смысла: после того случая на балу короткой ночи он почти бесполезен. Фиолетовый кристалл с нанесенной руной Альгиз отдал практически всю магию, защищая меня тогда, но снять его я не могу, это моя спасительная нить.

За спиной предупреждающе зарычал Ортос. Открыв глаза, я настороженно прислушалась. Потеряв листву, редкий лес обнажился, и сквозь деревья хорошо просматривались неубранные заросшие поля.

Долго ждать не пришлось. Из бурелома кубарем, ломая ветви, выскочил гаргон и устремился в мою сторону. Видимо, почуял меня. Мы для них пища. Все живое в округе они уже сожрали и теперь рыщут голодные в надежде найти хоть кого-то, кем можно поживиться.

Я обрадовалась гаргону, как ребенок, которому показали долгожданный подарок. При встрече с этими тварями, как под дудку заклинателя, выползает злость. И это хорошо, даже раздирающая на части злоба лучше, чем звенящая в душе пустота.

Прыткий оборотень уже собрался пересечь границу и броситься на гаргона, когда я обернулась и покачала головой. Эта гадина моя! Я могла бы остановить Ортоса заклинанием обездвиживания, таким же, как когда-то ко мне применил слуга Эруана, но теперь боюсь лишний раз использовать магию, сила не очень хорошо меня слушается. Почему-то ее стало так много, что иногда я в ней захлебываюсь, не справляясь с контролем. Даже смешно, раньше не могла ее разбудить, а теперь не могу потушить, и для молодого волка сейчас моя сила может быть опасной.

Зато можно не бояться использовать силу при встрече с врагом, главное, чтобы кто-то из своих рядом не оказался. Я настороженно огляделась, чтобы убедиться, что никто из вояк на границе не решил погеройствовать и помочь мне. Внутри уже бурлило предвкушение сродни лекарству от апатии, и я радостно пошла навстречу твари. Велад без конца повторяет, что магия, подчиненная эмоциям и чувствам, а не разуму, приводит к беде, и мне необходимо вернуть контроль. Им с Сетсеем очень не нравятся мои всплески злости. Они считают, я не должна питать себя убийствами и смаковать чувство мести, но что поделать, только так я ощущаю, что жива.

Погиб гаргон быстро, мне бы десяток таких или пару-тройку огромных смрадных псов. Но все равно полегчало. За границей собрались дозорные. Услышали, видимо, нашу «дружескую» встречу с гаргоном. Все как один молча и грозно взирали на меня и котлован, оставшийся от моей магии. Снова перебрала с силой: нужно было развеять только тварь, но магия вспыхнула и полилась потоком, пожирая не только цель, но и приличный кусок земли под ней.

Как и остальные, Ортос смотрел на меня с досадой. Выходить за линию Акарана жителям и дозорным запрещено, так как вернуться сами они уже не смогут. Но я-то могу, и, открыв для себя проход, пошла обратно, не оборачиваясь. Догнал меня молодой оборотень в облике человека уже на подходе к городу, босой и закутанный в одеяло, дабы не смущать наготой. Я остановилась и дождалась, пока мы поравняемся. Грязное одеяло доходило ему до колен. Оборотню холод не страшен даже в человечьем обличии.

Ортос был похож на своего отца – Вольфгана. Такой же черноволосый, высокий, с узким разрезом темных хищных глаз. Прямой нос, высокий лоб, полные губы – красивый юноша. В последний раз я видела его отца утром в Бьенкурте, когда началась война. Вольфган погиб в тот день.

– Зачем каждый раз убегать? Не проще просто попросить пойти туда, куда желаешь? – обиженно буркнул оборотень.

Он, конечно, прав, можно и попросить, да только волчонок не договаривал. Мне известно, что Сетсей строго-настрого приказал меня одну к границе не пускать. Но больше всего раздражает, что мне надо спрашивать разрешения. Не хочу, устала от этого.

– Ты ведь не пустишь, а применять к тебе силу не хочу. – Я кинула быстрый взгляд на собеседника.

Уточнять, что силу к нему применить я не могу, потому что не слишком хорошо сейчас ею управляю, я не стала.

– Кажется, о своем благородстве ты только что забыла, не дав мне загрызть гаргона, – обиженным тоном напомнил Ортос.

– Хотела убить сама, нужно было пар выпустить.

На это волчонок ничего не ответил. Мы тут все немного озлобленные, запертые линией и опоясанные горем утраты близких. Из-за переселенцев города теперь переполнены, в деревнях чуть легче, но и там жизнь не сахар.

Я прибавила шаг, чтобы поскорее добраться до дома. Слякоть вокруг портила и без того удручающую картину. Особенно много выживших пришло в Кроуги. Пока я валялась в беспамятстве, Велад с помощью Августа открывал проходы, пропуская всех искавших спасение, в то время как Мордау запретил вход переселенцам в Самогету, боясь, что в их рядах могут оказаться враги. Монаханцы также были против новых поселенцев на своей земле. От них другого и не ожидали; заботясь лишь о своих шкурах, они не стремились помогать кому-либо еще.

Моих отца и брата так и не нашли, и я стала княгиней сразу двух княжеств – Кроуги и Потавы. Такое случилось впервые, но всем было не до этого, а потому никто не возражал. Для нас это оказалось большой удачей, земли Потавы – в большей степени деревни и сельские угодья. Торговли с внешним миром больше не существует, никто не отваживается высовываться за пределы границы, и в вопросах продовольствия теперь мы рассчитываем только на себя. Когда монаханцы решили предъявить права на продукты питания, которых им стало не хватать, старый хитрый Велад заключил сделку: съестные припасы за разрешение переселенцам обосноваться и на их землях. Те, скрипя зубами, согласились.