Искажение - Герман Канабеев Страница 7

Горчинский сложил стремянку. Ткнул в смартфон. Камера видеонаблюдения послушно кивнула, посмотрела влево, вправо и замерла. Машины начинали собираться в пробку, будто кто-то неправильно поставил фигуру в «Тетрисе» и теперь судорожно пытается упорядочить падающие невпопад блоки. «Game over», – подумал Горчинский. К метро, постепенно набирая силу и скорость, переливаясь трелями телефонов, журча тонкими и басовитыми голосами, бежал разноцветный людской ручеек. Уже минут через двадцать, пока Горчинский крепит стремянку к багажнику на крыше машины, проверяет настройки камеры видеонаблюдения, ручеек превратится в бурлящую реку. Горчинский сел за руль. Боковое стекло бесшумно скользнуло вниз. Он еще минут пять смотрел на спешащих по своим делам людей. Ровно в восемь утра, сверившись с наручными часами, Горчинский завел двигатель. Рабочий день закончился. Июльское солнце уже разогнало утреннюю синь, выбелило небо. Горчинский зажмурился, пытаясь избавиться от песка в глазах. Машина тихонько тронулась и пристроилась в хвост пробки на шоссе Энтузиастов.

Сегодня Горчинский закончил монтаж на последнем неохваченном участке города. Когда-то ему все это казалось нереально сложным. «Невозможно так обложить человека, предусмотреть все маршруты, «снять» с пациента весь его день», – считал Горчинский. Позже он понял, что не стоило думать о человеке как о существе разнообразном. Изо дня в день, из года в год люди ходят или ездят одними и теми же дорогами, на одну и ту же работу, по пятницам посещают одни и те же кафе, бары, рестораны. У них есть любимый кинотеатр, любимый театр, друзья по одним и тем же адресам, и вот здесь, с друзьями, немного разнообразия – другие кафе, бары, рестораны. Такие, чтобы нравились всем, но снова это будут заведения, в которые люди ходят годами, не меняя привычек. Отдыхают на одном и том же море, на двух, на трех морях, в двух, трех странах. Так выглядит мнимая стабильность человеческой жизни. Все должно быть знакомо и привычно. Любое выбивающееся из привычного потока событие становится не причиной радости оттого, что жизнь полна сюрпризов, а причиной нервозности, беспокойства, а иногда и паники от потери контроля над реальностью. Если даже что-то изменится, совсем скоро и это станет привычкой. Исчезнет одна тропинка, побежит под ногами другая. И снова из года в год человек будет топтать ее, пока не утрамбует в колею, по которой можно уже не идти, а катиться, хотя бы на электросамокате, не боясь кочек и ям, катиться, поглядывая с опаской по сторонам.

Сложнее было установить камеру в квартире на кухне «пациента», но и это перестало быть проблемой, когда люди сами и добровольно окружили себя видеонаблюдением. Горчинский научился подключаться к микрофонам и камерам телефонов, ноутбуков, телевизоров, но все-таки любил по старинке пробраться в квартиру «пациента» и поставить на кухню свою камеру. Только на кухню, ведь именно на кухнях своих квартир люди думают самые светлые и самые страшные мысли. Обсуждают и принимают решения, от которых может зависеть их жизнь и жизнь других. На кухне человек бывает перед собой честнее, чем в церкви, да что там бывает – всегда честнее. На кухне происходит самое ужасное и самое удивительное.

Спустя годы наблюдения Горчинский стал подходить к делу творчески. Теперь он не просто записывал «пациента», а снимал про него небольшое кино, не лишенное операторских изысков. Некоторые копии «фильмов» Горчинский оставлял себе и пересматривал. Бывало, заказчики пеняли на излишнюю кучерявость, по их мнению, отвлекающую от сути, но Горчинский был слишком влюблен в свое дело и не мог лишить себя радости творчества. Заказчикам же нужно было то, что всегда нужно людям, наделенным влиянием и деньгами, – больше денег, еще больше влияния. Ничто не дает столько власти над людьми, как информация. Когда осведомлен о каждом шаге, о пороках, о тайных желаниях и поступках, о которых человек, совершающий их, сам бы предпочел забыть.

Когда Горчинский в первый раз, исключительно ради эксперимента, устанавливал свою камеру на людной улице в центре Москвы, он опасался. Он боялся, что найдется какой-нибудь «ответственный» гражданин и поинтересуется, зачем здесь видеонаблюдение, кто вообще такой Горчинский и в чьих интересах работает. Он думал, что появится полиция и поймает за руку. Но монтажная спецовка с загадочным на спине – «СПЕЦСВЯЗЬ МОНТАЖ» и припаркованный рядом минивэн с такой же надписью по борту делали Горчинского невидимым как для граждан, так и для бдительной полиции. Горчинский верно предположил, что любая спецовка делает человека невидимым в городе. Люди замечают только оранжевые, желтые и зеленые пятна, непонятные аббревиатуры на спинах. Городская армия дворников, работяг, монтажников легко могла бы захватить за считаные минуты Кремль, и никто ничего бы не понял. Невидимые люди в спецовках, какое до них дело остальным? Пускай копают свою траншею, укладывают трубы, ровняют асфальт, метут улицы – они никто, всего лишь обеспечивают жизнедеятельность нормальных, занятых настоящим делом людей. Этих самых, спешащих в офис с картонным стаканчиком кофе в руке, с уставшими глазами, нервных и дерганых, с музыкой в ушах и бессмысленной информацией в мозгах, льющейся, минуя критический аппарат, с дисплеев смартфонов в метро. Невидимая армия города, которую просто пока еще никто не прибрал к рукам, не внушил целей, не сформировал для нее идеологию и не написал устав.