Калика перехожий - Александр Забусов Страница 7

Ложка вновь коснулась губ старика.

– Ну, вот и готово. Снимаем с огня, снедать будем. Отнеси к малиннику краюху хлеба и ложку каши, угости хозяйку сего места. Нехай берегиня полакомится подношением.

Малец, встрепенувшись, легко вскочил с места, зачерпнув ложкой варева из котла, побежал к зарослям малины, заполонившим лесное пространство в двух десятках метров от облюбованной волхвом полянки, приткнувшейся одним краем к узкому летнику на высоком берегу реки. Словно в благодарность за подношение, по листочкам растений прошелся шорох шепотка, а может быть, легкий ветерок пробежал по округе.

Оба странника, и юноша, и старец, черпая ложками кашу, с удовольствием наворачивали ее за обе щеки. Разговор, видимо начавшийся давно, временно был прерван. Ласковое солнце августовского дня радовало глаз на синем небосводе. Река несла свои воды по древнему руслу. Птичий гомон услаждал слух. Но не спокойно было на землях княжества, составлявшего удел княгини Ольги.

Старик приумолк, судя по всему, воспоминания прежней жизни заставили отвлечься от съестного. Старый волхв поднялся на ноги, оперся на резной посох. Свежий ветерок, нечаянно поднявшийся с речной стремнины на берег, трепал пряди седых волос.

– Пора идти, отрок, путь нам еще не близкий, чай не на лошадях скакать, пехом следовать.

Юнец, идя впереди своего наставника, все по тому же летнику у берега реки, бросал взгляд за спину, пытаясь определить меру усталости старика.

Дед, встав среди дороги, перевел дыхание. Старость явно давала о себе знать. Сколько лет ему? Он и сам сбился со счета. Весь седой как лунь, сгорбленный. Сейчас вряд ли кто признал бы в нем воина. Любой бы определил в нем волхва, а по вышивке на вороте рубахи – кривича. Веретень тоже вынужден был остановиться, поджидая учителя.

– Идем, диду, колесница Хорса вскорости за верхушки деревьев зайдет, – позвал старого хлопец.

– А то я не вижу?! – усмехнулся старец. – Э-хе-хе! Время бежит неумолимо. Когда тебя, тогда еще несмышленыша, подобрал да выкормил, решил свои знания лесной науки передать. Не всяк это умение – понимать язык живой природы – примет. Ты вот смог. Языки трав, деревьев, птиц, зверей и других лесных соседей, а также умение принимать их облик, сложное. Ты и до сих пор не можешь оборотиться зверем лесным. Будет ли у меня, старика, время восполнить этот пробел, одним богам известно.

– Ты еще крепкий, деда Людослав!

– От судьбы не уйдёшь, отрок, и часто смертный удел настигает бежавшего с поля брани человека в дому.

– Но ведь мы не бежим?

– Некуда нам с тобой бежать. Я образно баю, но ты прислушайся к речам сим.

На ночь укладывались в подлеске у дороги. Ночь спокойная и звездная сошла на землю. Южное августовское небо было таким низким, что казалось, захоти дотянуться до ночного светила, достаточно руку протянуть и достанешь. Сама ночь жила своей жизнью. Еще сызмальства, в самом начале обучения, Людослав прочно вдалбливал в голову ученика прописные истины, известные каждому родовому волхву. Веретень крепко запомнил наставления старика:

– Любой волхв-отшельник всегда оставит требы лешему на пне, но никогда не будет приветствовать рукотворную боговщину. Не боги награждают или наказывают, а сам человек себя награждает либо наказывает, следуя или не следуя справедливым заповедям природы. Это ведунам и ведьмам, в их деяниях, идолы служат напоминанием, что существует нечто, о чём ничего не могут знать смертные, при этом плетут они словесные заклинания. Для Велимудра обряд являлся действием без всяких слов; слова были не нужны, а если и произносились им для сопровождения обряда словесные заклинания, то только для находившихся рядом с ним людей. Ты еще слишком юн, отрок, но силу слова должен понимать, посему, произнося заученную форму оберега: «Умоюсь утренней росою, утрусь светлою луною, оденусь ясною зарёю…» или «Оденусь светлою зарёю, покроюсь облаками с частыми звёздами, опояшусь буйным ветром…», должен отчетливо осознать, что это не просто красочные иносказания, не просто песнь волхва-бояна. Здесь должно проявиться именно твое мироощущение, слияние души со всей полнотой родной земли и вселенской жизни. Ты уже не просто человек, для которого природа есть нечто внешнее. «Я со всем сущим! – кричит у тебя все внутри. – Я – сама жизнь!» Тебе становятся доступны самые тонкие и потаённые движения в природе, ты можешь слышать мысль дерева и внятно дыхание трав. А сказав: «Оболокусь я оболоком…», это значит, что ты проникаешь в мироощущение любого живого существа, облекаешься в духовную плоть. Облака – это облачение духов родов наших русских.

Теперь-то, по прошествии многих лет, Веретень знал, что заговор может быть и беззвучным. Если волхв доходит в своём служении добру до той степени, когда его благие сердечные порывы сами по себе облекаются тонкой живительной плотью и для их осуществления уже не требуется ни произнесение тех или иных заповедных слов, ни соблюдение того или иного ритуала. Добрая воля, насыщающая особой священной мощью слова, творит чудеса. На этом основана действенность врачующих заговоров. Добрая воля жива и бессмертна. Голая же мысль, взятая сама по себе, бездуховна и бесплодна. Силой творить события, вызывать явления, исцелять друзей и укрощать врагов обладает лишь мысль, обуянная Доброй Волей.

Веретень в том его состоянии, в коем пребывал и сейчас, гордился тем, что он ученик волхва, что мудрый Людослав, составлявший для него семью, и род, и всю Вселенную на этом отрезке времени, выбрал в ученики именно его, а не пристроил по младости в одну из семей смердов. Волхвы почитались, прежде всего, как праведники, самые уважаемые люди, которым дозволялось безнаказанно говорить правду в глаза князьям и народу. Благодаря своей правдивости они имели преимущественное право выступать на народных вече. Но все это было в прошлом. С приходом на Русь христианских жрецов многое поменялось. Дед Людослав сетовал на то, что при распространении на Руси христианства на язычников в иных княжеских уделах начались гонения. Христианские пастыри охотно давали полезные житейские советы смердам, отпускали грехи, иногда врачевали больных. Но когда дело касалось судьбы человека, они говорили, что все в воле Господа! Поэтому религия, проповедующая христианские добродетели, во многом не удовлетворяла новообращенных славян. Например, желая погадать, что ждет их в будущем, или преследуя корыстные цели, они по старой привычке предпочитали обращаться к старому. Однако ничто не вечно в этом мире. Постепенно старые жрецы, обладавшие всей полнотой магических знаний, начали вымирать. Дед Людослав чувствовал, что скоро настанет и его час уйти в Ирий. К тому же новые духовные и светские власти стали нещадно карать носителей родной веры. Волхвы подвизались, как правило, в лесных дебрях и жили подобно волкам-одиночкам. Волхвы появлялись в городах всегда внезапно и неожиданно, и только по большой необходимости. Вот и сейчас старому Людославу пришлось сорваться с места и идти со своим учеником многие версты к большому погосту в княжестве Переяславском, стоявшем на границе с Диким полем.

Глаза слипались, тело вымотала дальняя дорога, а старику неймется. Когда только и спит? Словно сказку с поучением, на сон грядущий, Людослав тихо рассказывает ученику, при этом пеняя ему: