Последний герой нашего времени - Владимир Контровский Страница 68

– Хорошо, допустим, – сказал Свиридов, пробуя на вес каждое слово, – я синтезирую ваш препарат. А дальше? На ком вы собираетесь его испытывать?

– Новый текст лучше всего писать на чистом листе, – ответил Костомаров, следя за выражением лица собеседника. – Вы меня понимаете?

– Вы с ума сошли… – изумлённо выдохнул Алхимик. – Дети? Да кто ж вам позволит!

– В первую очередь речь идёт о моем сыне, – холодно парировал Вадим. – Думаю, что Лиду я смогу убедить. Она знает о «КК» не понаслышке, и она врач.

– Вы с ума сошли… – повторил Александр.

– С ума сошёл не я, – жёстко произнёс Повелитель Муз. – С ума сошёл весь мир – там, за окнами. Этот мир бродит по кругу и снова и снова наступает на те же грабли. И так будет продолжаться до тех пор, пока мир этот не расшибёт себе голову об эти грабли, или пока не появятся люди, которые будут точно знать, что наступать на грабли – чревато. Я хочу, чтобы мой Ваня стал настоящим человеком – человеком будущего. Только не думайте, что у меня мания величия, хорошо? А дальше – генетические изменения передаются по наследству. Лет через сто «новые кроманьонцы» сменят «старых неандертальцев», и тогда…

– Одного вашего сына мало, – медленно проговорил Алхимик. – Адаму нужна Ева…

– Если хотя бы один из родителей будет нести в себе ген нового человека, этого уже достаточно. Но вы правы, одного ребёнка мало. И двоих детей, – он внимательно посмотрел на Свиридова, – тоже. Но для начала, чтобы убедиться, что мы не вырастим монстров… А затем – в городе много сирот, Саша. Время Тьмы унесло множество жизней…

– И как вы себе это представляете? Вы собираетесь тайно давать детям ваше зелье?

– Не знаю, – честно признался Вадим. – Зато я знаю, что нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока кто-то решит за нас наши судьбы – так, как ему угодно. И этот «кто-то» решит, что мы, собственно, и наблюдаем. А я этого не хочу – ни для себя, ни тем более для своего сына.

«Фанатик, – с восторженным ужасом подумал Александр и тут же мысленно одёрнул себя: – А сам-то ты кто? О чём думал ты, швыряя в мир „виртуальную бомбу“ Зелинского? Ты бросил людей в воду, не спрашивая их, умеют ли они плавать, – плывите, и всё тут. Или тоните – ваше дело. И многие утонули – очень многие… Вадим честнее тебя – он начинает со своего сына, а не с подмешивания „КК“ в городской водопровод или распыления его над картофельными полями».

– Я согласен, – коротко бросил он. – Я буду работать над вашей чудо-травкой.

Вадим молча встал, подошёл к стенному шкафу и сунул ладонь за его заднюю стенку. Что-то тихо щёлкнуло. Костомаров вернулся к столу и протянул Свиридову флэш-карту.

– Здесь всё о «КК», – просто, без ненужного пафоса, сказал он, – от и до. Наша с тобой встреча не была случайной, Саша.

– Наша с тобой встреча была неслучайной, Вадим, – ответил Алхимик.

* * *

Александр осторожно покатал на ладони почти невесомый белый шарик, похожий на горошину гомеопатической таблетки. «Сто миллиграмм, – подумал он, – одна доза. Хотел бы я поговорить с тем умельцем, который вслепую, методом тыка, сотворил это адское – или райское? – снадобье. И почему на Руси, да и на всей Земле, талантливые люди находят своим способностям не самое лучшее применение? Как там говорил писатель-фантаст – забивают микроскопами гвозди?».

Вопреки его опасением, синтезировать «КК» в лаборатории НИИ прикладной химии оказалось не просто, а очень просто. Нет, Свиридов не сомневался в том, что изготовить препарат будет несложно – флэшка, переданная ему Костомаровым, содержала все, что было нужно, – он опасался чисто организационных трудностей. Институт был завален работой, и заниматься на глазах у подчинённых чем-то побочным было бы нелегко – это вам не самогон гнать в чулане, закрывшись на все замки, и не «драконью голову» собирать втихаря у себя дома. Подумав, Алхимик нашёл выход: он заявил Никодимову о своей идее синтезировать витаминные добавки, обладающие не только питательными, но и целебными качествами. Эта идея укладывалась в общее направление научно-прикладных разработок, авторитет в НИИ Свиридова был высоким, и никто не стал задаваться вопросом: а что это за добавки такие? Алхимик занимался «КК» сам, не привлекая к этому делу никого из своих сотрудников и не в ущерб основной работе, а кроме того, значительная часть экспериментальной продукции действительно состояла из разнообразных пищевых добавок, не содержащих ни грана «КК». И никто не замечал, как начальник лаборатории молекулярного синтеза день за днём уносит с работы обычные маленькие полиэтиленовые пакетики, наполненные безобидными белыми горошинами.

С Костомаровым они встречались почти каждый день. При встрече Алхимик всякий раз порывался спросить Вадима, говорил ли он с Лидией, и всякий раз сдерживался. «Надо будет – сам скажет» – решил Александр Николаевич. И не ошибся.

Однажды вечером, когда Свиридов зашёл к Вадиму, чтобы передать ему очередную партию препарата, Костомаров встретил его словами: «Лидия согласилась. Мы начали давать Ване „КК“. Вдаваться в подробности своего разговора с женой Вадим не стал, и Александр понял, что спрашивать не стоит. „Им легче, – подумал он с лёгкой завистью, – они оба имели дело с этим психотропом не один год. Лида врач, она наблюдала за людьми, принимавшими „КК“, и знает, что к чему. И всё-таки – мужественная она женщина…“»

Сам Александр Николаевич не раз и не два проигрывал в уме возможный разговор на эту тему с Юлей, но снова и снова его откладывал. И не только потому, что он не был уверен в том, что сумеет убедить жену, – ему было страшно самому. Алхимик испытывал к своей маленькой дочери почти звериную нежность, зная, что это его последний ребёнок – Аня уехала к матери в Германию перед самым Обвалом, и с тех пор от неё не было ни слуху, ни духу. Юля выносила и родила Дашеньку в самое трудное время, когда по улицам города шагали холод, голод и тьма, когда по ночам стреляли, и когда никто не знал, что принесёт следующее утро. Роды были трудными, и врачи сказали Юле, что вряд ли она сможет ещё рожать. Девочка росла слабенькой, часто болела, пугая родителей, и Александр испытывал леденящий ужас при мысли испытать на этой крохотуле таинственное зелье, пусть даже ради её же будущего. «Интересно устроен человек, – размышлял Алхимик, словно глядя на себя со стороны. – Он легко рассуждает о всеобщем счастье, готов не задумываясь дарить это счастье другим, не очень ближним, но как только дело касается его самого… „А почему мой сын, а не сыновья других женщин?“ – так рассуждают матери, когда мужчинам нужно брать в руки оружие и идти навстречу врагу. И только когда враг уже ломает двери их дома, они спохватываются, а до этого матери наперекор всему, даже здравому смыслу, надеются, что всё ещё обойдётся. Вот и я: умом понимаю, а сердцем… А что тогда говорить о Юле?».

Алхимик вздохнул и ещё раз дотронулся до белого шарика, лежавшего на его ладони.

– Александр Николаевич! – услышал он. – Время! Пойдёмте, на автобус опоздаем.

– Спасибо, сейчас иду, – отозвался Свиридов.

Он бросил взгляд на дисплей, на котором медленно вращалась «драконья голова», и вдруг, подчиняясь внезапному внутреннему импульсу, быстрым движением бросил в рот белый шарик и торопливо запил его остатками чая из стакана, стоявшего у него на столе.