Армагедец - Харик Бу Страница 67

— Ну, что я тебе говорил! — захлебывался от восторга Петька. — Это получается, что я там почти своего тезку грохнул, кто такой, почему не знаю?

— Да погоди, герой, хвастаться, хотя классно получилось вроде. Давай на карту посмотрим.

Сашка достал атлас, открыл на нужной странице и замер от неожиданности: «Евразия. XX век».

— Смотри, ни черта понять не могу. Вот Русь, погоди, что за название? Столицы Киев и Великий Новгород. Глянь, за Волгой все еще Великое Монгольское Ханство, ого, с половиной Китая в придачу.

— Погоди, что-то тут здорово не так, может, она бракованная? — Петька выглядел не столь уверенно, как всего несколько минут назад. — Вот, Польша на месте. — Ткнул он в карту пальцем. — Смотри, Великая Литва на всю Прибалтику, а Петербурга нет вовсе…

— Это у тебя башка бракованная. Ты понял, чего мы нахреновертили, — не удержался Сашка, — говорил же тебе, бабочку тронешь — и ход истории меняется, а ты со своим Батыем и почти тезку своего грохнул, к тому же.

Петька схватился за книгу и, бормоча себе под нос, прочитал скороговоркой:

— «После ухода монголов князья продолжили борьбу за престол, вместо того чтобы объединенными усилиями попытаться освободить покоренные монголо-татарами земли. Это предопределило историческое отставание княжеств, занятых завоевателями, от той части Киевской Руси, которая оставалась номинально независимой, хотя и вынуждена была платить дань. На несколько веков в стране воцарилась выгодная вечно враждовавшим между собой князьям анархия. Только в начале XVII века киевскому князю Свято-полку III Великому удалось покончить с феодальной раздробленностью и освободить все земли Руси от монголо-татарских завоевателей, однако многократные его походы за Волгу, как и военные предприятия его преемников, к успеху не привели». Ничего себе история, — изумленно шептал он, — вот тебе раз. Что теперь будем делать?

— Вернемся без сохранения, — съязвил Сашка, — сам же всегда говорил, чем хорош компьютер. Перезагрузился и по новой.

— И то дело, — наконец согласился с приятелем Петька, — голова у тебя иногда варит, как и прежде, давай только автоматы тут прикопаем и домой.

— Да брось ты их.

Но Петька, уже наученный горьким опытом, не поленился присыпать оружие землей и разбросать патроны во все стороны.

— Все. По коням!

Сашка нажал заветную кнопку, на запястье привычно пискнуло, на циферблате появилась большая восьмерка, сменилась семеркой, затем шестеркой…

— Ух ты, дома! Давай карту! — Петька рвет из рук атлас. — Ва-у. Все на месте. — И неожиданно пускается в пляс, исполняя что-то среднее между гопаком и лезгинкой.

— Жрать хочется, как перед смертью, — тоскливо говорит Сашка, который нагулял аппетит за время скитаний во времени.

— Ладно, Архимед, я побежал, а то мне батя устроит Варфоломеевскую ночь. — Петька сделал страшные глаза. — Ты без меня никуда не двинь, ладно?

Несколько дней кряду, они путешествовали по времени. Побывали при Марафоне, совсем не таком грандиозном, как расшумелись потом древние греки. Полюбопытствовали, как строились пирамиды, выходило, что точно так, как это написано в учебнике, даже обидно и, говоря честно, скучно. На Куликовском поле тоже было совсем не то, что утверждала историческая традиция, это было разочарование посильнее, чем от пирамид.

Самое невероятное еще ждало их. «За штурвалом» находился Петька, а что его занесло в, казалось, ничем не приметный 1018 год, он не мог сказать ни до, ни после. Они как раз вернулись из Порт-Ройяла, где побывали за несколько дней до страшного землетрясения. Вонища на улицах была такая, что они быстро ретировались, не встряв ни в какие неприятности. Идей относительно дальнейших путешествий не было, и Петька просто рассматривал клавиатуру. Тут все и случилось. Почему он набрал «Kiev»?

Они оказались в полутемных хоромах. Потолки высокие, но воздух все равно тяжелый. Два голоса звучали в тишине. Сначала путешественников привлек сильный акцент одного из говоривших, а потом и содержание этого страшного разговора.

— На! Вот тебе голова, государь! — Говоривший с тяжелым акцентом сделал паузу и достал из мешка, который держал в руке, окровавленную голову. — Можешь ли ты ее узнать?

Ответа он не дождался, только выразительный кивок головы, а потому продолжил:

— Прикажи же прилично похоронить брата…

Только после этого они услышали голос князя.

— Опрометчивое дело вы сделали и на нас тяжко лежащее. Но вы же должны озаботиться и его погребением… [48]

— Погоди, так это же Ярослав Мудр… — в голос воскликнул Петька и сам же зажал себе рот на полуслове. — Быстрее назад, свидетели в таких делах живыми не остаются.

— Ты видал, — уже дома, рядом с Пушкинской, надсаживался он, — Ярослав брата своего заказал варягам, а мы его Мудрым называем.

— Можно подумать, что только его, — повторяя слова отца, комментировал Сашка, — народ любит своих палачей… К тому же это только одна из многих версий, по мне так справедливая.

Время шло. Ребята сами не заметили того, как день ото дня менялись так, словно проходили месяцы и годы. Они становились иными: серьезными, внимательными. Исподволь из лексикона исчезли слэнговые словечки, никто из них теперь не употреблял расхожих «колбасит», «прикинь», «круто»… В русском языке оказалось огромное количество слов, которые с лихвой описывали эмоции и впечатления, какими бы разнообразными и яркими они ни были.

Совсем неудивительно, что и успеваемость у обоих решительно улучшилась. Особенно разительные перемены произошли с Петькой, и если в первое время учителя, по старой памяти, норовили ограничиться «десяткой», то через пару недель в дневнике появились и заветные «двенадцать» баллов, сначала по истории, а потом по химии, старое увлечение, что и говорить. Вполне понятно, что Петькины родители, которые раньше особо не радовались тесной дружбе между ребятами, как правило, приводившей к скверным результатам, теперь с удовольствием замечали, как они вместе готовятся к занятиям, что-то разбирают с помощью компьютера.

После уроков в пятницу, когда так приятно посидеть на лавочке под ласковыми лучами октябрьского солнца, Сашка теперь почти так же энергично, как и раньше, шел по Пушкинской, и вдруг вновь почувствовал это противное сердцебиение. Присел на скамью в небольшом скверике. Несколько студентов в белых халатах, видных из-под легких курток, о чем-то громко спорили: «Я тебе говорю по ноль один, один миллилитр, точно, можешь не проверять». Он прислушивался к своему пульсу, а не к разговору будущих врачей. Точно, студенты, вон побежали в больницу на углу: перерыв закончился, верно.

Львиноликий появился неожиданно, может быть, вышел из перехода метро. Сашкино сердце как-то странно екнуло, когда тот остановился рядом.