Граф божьей милостью - Александр Башибузук Страница 66

Слегка одутловатое лицо, мешки под глазами и обширное пузо, выдавали в нем любителя выпить и хорошо закусить, а широкие плечи и могучие руки подсказывали, что некогда Джанбатисто Чибо не чурался воинских упражнений.

Смотрелся он в оранжерее как-то неестественно, явно был с хорошего бодуна, а еще, я приметил на щеке у папы тщательно замазанные царапины, очень напоминающие следы женских коготков, что, с некоторым допущением, свидетельствовало о том, что Бенеддетта Пуцци совсем недавно устроила своему папику великолепный скандал с рукоприкладством. Впрочем, тут не уверен, слишком уж фантастически звучит версия. Царапать морду самому викарию Христа, преемнику князя апостолов, верховному первосвященнику, Великому понтифику, Патриарху Запада, рабу рабов Божьих и это все в одном лице, и вообще, наместнику Господа на Земле? Хотя… хотя, я уже ничему не удивляюсь в этом мире.

Пилеолус (лат. Pileolus от pileus — шляпа, колпак, также итал. Zucchetto) — шапочка католического священника.

Слегка робея, я сделал шаг вперед и стал на колено, вдобавок склонив голову.

Иннокентий неторопливо закончил поливать розы, отставил лейку, наконец обратил на меня внимание и протянул руку для целования.

— Ваше святейшество… — я осторожно прикоснулся губами к массивному перстню-печатке, с изображением святого Петра, закидывающем с лодки сети* и остался к коленопреклоненном положении.

Этикет, мать его. Прежде чем допустили к Кеше, добрый час втолковывали правила поведения. То нельзя и это нельзя, твою же кобылу в дышло.

Кольцо рыбака (лат. anulus piscatoris, также именуется папское кольцо, папский перстень и кольцо св. Петра) — атрибут облачения римских пап, наряду с тиарой.

— Итак, сын мой… — проговорил ровным хрипловатым голосом Иннокентий.

— Ваше святейшество…

— До меня дошли сведения, — папа едва заметно недовольно поморщился. — Что ты, сегодня ночью, не щадя живота своего, вершил благие дела?

Подпустив в голос скромности и, на всякий случай, раскаяния, я тихо проговорил:

— Защищать убогих и сирых, это долг любого христианина и благородного рыцаря, ваше святейшество.

Иннокентий иронично ухмыльнулся.

— Похвально, похвально, сын мой… — и вдруг жестко поинтересовался: — А как случилось, что ты там так вовремя оказался?

У меня чуть сердце с перепугу не остановилось. Твою же кобылу в дышло! Все знает? Делла Ровере сдал меня? Да ну нахрен! Приплыл, Жан Жаныч… Из дворца я уже не выйду. Тут охраны полным-полно, за каждой дверью стоят, а я, как назло, все оружие сдал. И даже если бы не сдал, рубиться не вариант, сам себя вне закона объявлю. Ни один католик в Европе мне даже воды не подаст. Ни деньги, ни связи не помогут, затравят, как зайца. Твою же мать! Хотя… Если бы папа все знал, меня бы уже пытали и ни за что к нему не допустили. Рано, рано, хоронить себя. Так… чтобы соврать…

— Ваше святейшество, я не смею признаться…

— Смелее, сын мой. Облегчи душу.

Еще больше склонив голову, я покаянно пробормотал:

— Я искал любви, ваше святейшество, ибо падшие женщины Рима славятся своим умением на всю Европу.

Иннокентий утробно хрюкнул, словно диким усилием сдержал смех и оттаявшим голосом приказал:

— Встань, сын мой. Твоя искренность выдает в тебе доброго католика. А теперь расскажи мне все от начала до конца. Падших женщин можешь опустить. Начни с того, зачем ты прибыл в Рим.

— Искать справедливости, ваше святейшество…

Беседа с понтификом продлилась довольно долго, не менее двух часов. Я уже под конец стал про себя материться как сапожник, потому что папе притащили кресло, а мне все это время пришлось стоять на своих двоих. Вдобавок, чертов Иннокентий, походя выдурил у меня тысячу дукатов на строительство своего дворца Бельведер, в качестве добровольного пожертвования.

Но я готов был отдать в два раза больше, потому что разговор оказался очень содержательным и полезным.

По вопросу индульгенции отца, папа пообещал все решить в самое ближайшее время. А вот меня, признавать в качестве шестого графа Арманьяк, от лица католической церкви наотрез отказался. Правда взамен подсказал, как можно этот вопрос уладить обходным маневром.

Теперь осталось только получить документы. Думаю, и за этим не станет, так как Логан уже отвез монету по назначению.

Но это все семечки, главное, Кеша предварительно пообещал поддержать Наварру в сваре с Францией! Но, опять же, не открыто, а довольно хитроумным способом. И, конечно же, не просто так. Но вопрос обратных услуг будет обсуждать с ним сам Франциск, во время визита в Ватикан, после предстоящей победы над Пауком. У Феба мозги как раз мозги под нужным углом заточены, так что пусть сам соревнуется с понтификом в дипломатической казуистике. А я так, мечом помахать, да подраться. Не мое, в общем.

А по завершению терок с папой, я попал в руки… к кардиналу делла Ровере. Меня тормознули на выходе из Латеранского дворца и препроводили прямо к нему.

Великий пенитенциарий был крепко не в духе и смотрел на меня, чуть ли не как на еретика.

И для начала, заставил дважды повторить историю с Бенеддеттой.

Пришлось повиноваться и выложить все как на духу. Правда слегка скорректировав некоторые моменты.

— Вы больше ничего мне не хотите рассказать, сын мой? — От кислой рожи кардинала могло молоко во всей округе скиснуть.

— Ваше высокопреосвященство… — я еще раз смиренно поклонился. — Я изложил вам все без утайки. После того, как ваше поручение было исполнено, откуда не возьмись появились убийцы. И мне пришлось защищать рекомую даму. Поверьте, это было сделать непросто, так как мои люди уже успели отступить. Но с божьей помощью…

— Дальше… — нетерпеливо бросил кардинал.

— Далее, Бенеддетта меня опознала и мне пришлось открыть ей цель своего прибытия в Рим. Дабы не выдать истинной причины моего появления в этом переулке…

— Слишком грубо! — недовольно вставил делла Ровере. — Мог действовать тоньше. К примеру, назваться кем-нибудь еще…

Я виновато пожал плечами, мол, уж извините солдафона.

— Затем она сама вызвалась составить протекцию перед понтификом и вот, сегодня утром, меня к нему вызвали. Но, клянусь Богородицей, я ему ничего не выдал.

— Сколько затребовала? — угрюмо поинтересовался кардинал.

— В итоге, шесть тысяч дукатов, — спокойно признался я.

Великий пенитенциарий всплеснул руками и поднял взор к потолку, словно призывал Господа в свидетели моей глупости.

И буркнул.

— Сам виноват сын мой. Все могло решиться гораздо меньшей ценой. Но что случилось, то случилось. Пожалуй, кардинал де Бургонь слегка переоценил твои способности. И теперь, я тебе советую, как можно быстрей покинуть Рим. Так как убитые вами молодые люди принадлежат очень к могущественным семьям. А до отбытия, носу из дома не казать.