Искушение винодела - Элизабет Нокс Страница 64

— И что же потом?

— Они поцеловались. Оба целовали друг друга.

Собран посмотрел на свои ноги, пошевелил ими.

Да — ноги как ноги, и эти ноги — его.

— Уволю ли я мсье Кэли, — сказал винодел. — Почему ты не спрашиваешь, уволю ли я его?

— Слишком поздно. Мсье Кэли сказал что-то Батисту — очень тихо, я не слышал что — и ушел прочь по дороге.

— И?..

— И мы стояли, глядя ему вслед. Батист окликнул Кэли, во второй раз он даже кричал, будто жалел о содеянном, будто сглупил. Потом я догнал Кэли.

— Он остановился?

— На минуту. Он ничего не сказал, только пожал мне руку.

— И ушел прочь. — Собран даже не спрашивал, утверждал.

Бернар кивнул.

— Я вернулся с Батистом домой. Одному его тащить было тяжело, да еще этот холод. Батист же вел себя так, будто все — одна большая шутка. Смеялся. Пришлось пару раз его тряхнуть, а он все хохотал и хохотал.

Собран кивнул.

— Я не понимаю, что происходит, отец. Я все видел, но ничего не понимаю.

— Да… — согласился Собран.

Он поблагодарил Бернара за откровенность и вышел из комнаты. Спустился вниз и велел кучеру готовить коляску. Съездил в Алуз и узнал, что мсье Кэли видели на стоянке дилижансов.

Следующим днем Батист с утра пришел на винодельню и вместе с Антуаном решил несколько часов посвятить работе. Они взяли лопаты и корыта, собравшись перетаскать землю, которая зимой сошла с вершины холма, обратно наверх, дабы она отдала силу следующему урожаю. Бледный, с покрасневшими глазами, Батист приветствовал отца осторожно, словно избегая. Увидев Собрана, Антуан подхватил корыто с землей и удалился, оставив брата наедине с отцом. Батист уселся на ступеньку пресса и посмотрел отцу в глаза.

— Бернар мне все рассказал, — начал Собран. — Выходит, мсье Кэли покинул нас, оставив все свои вещи. Впрочем, надеюсь, он за ними пришлет — за вещами и за жалованьем.

— Какой он скромный, прямо барышня, — сострил Батист.

Собран подождал.

— Я думал, — продолжил Батист, — оскорбить его настолько сильно, насколько вообще смогу. А он сказал, что был твоим любовником.

— Бернар говорил, будто он прошептал тебе что-то…

— Не прошептал — посмотрел мне в глаза и сказал, что был твоим любовником.

— Я же старик, Батист.

— Ты говоришь это с сорокового дня рождения, отец. — Батист пожал плечами. — Не знаю, что на меня нашло.

— О… нашло вот так вот, неожиданно?

Батист признался, что подобное находило на него несколько раз.

— Я думал, он твой сын — твой и любовницы, о которой ходили слухи. Поговаривали, будто это баронесса, но она сама призналась мне, что вы с ней просто друзья. Когда мать становится совсем дурной, то грешит на Алину Лизе. Но может, есть и другие кандидатки…

— Значит, ты не решился поцеловать его раньше или когда был трезв, потому что считал его своим братом?

Батист скорчил презрительную мину и пробормотал что-то. Собран велел говорить громче.

— Не понимаю, как ты мог привести в дом любовника и сделать его учителем родных сыновей?

— Ты поверил ему?

Какое-то время Батист сидел молча, скрестив руки на груди и стиснув зубы. Потом сказал: хоть в уме у него сейчас нет ясности и он не может разрешить вопрос логически, но верил устам Кэли, его поцелую.

— Зачем лгать, когда есть столько простых слов для возражения — неужто Кэли не мог сказать: «Вы что, сошли с ума?» Это одно лишило бы меня уверенности, отрезвило бы.

Некоторое время оба молчали, потом Батист сказал: что ж, по крайней мере Антуан свое образование получил, да и Бернар может попытаться поступить в Сорбонну уже без водительства Кэли. А девочек ему учить и не надо: у Катрин и Вероники есть своя гувернантка. К тому же обучение Бернара и Антуана Найллом Кэли всегда напоминало обучение Александра Великого Аристотелем. С той только разницей, что Бернар и Антуан — не такие великие.

Было ясно видно: Батист признает талант Кэли и что ирландец — хороший гувернер, даже чересчур хороший для младших братьев Батиста. И в то же время Батист ненавидел его, потому что считал сыном Собрана, которого винодел — совершенно очевидно — любит больше остальных сыновей.

— Все видели, как ты смотришь на него: будто на чудо жизни — точно так Поль и Аньес смотрят на Ирис. А потом…

Батист вытянул руки — точь-в-точь такие же жесткие, узловатые, волосатые руки, какие были у Собрана в возрасте Батиста. Сыну сейчас было тридцать три, как и самому Собрану в год, когда с ним «приключилось несчастье». Если Зас не мог владеть будущим Собраном, пятидесятидевятилетним, который уже в шестьдесят пять собирается отказаться от занятий любовью с вечно юным ангелом, он мог захотеть получить назад то, от чего вначале отказался, — молодого мужчину, сына старика.

— Должно быть, я неверно его расслышал, — сказал Батист. — Я был пьян.

— Перестань столько пить. Возьми себя в руки. Подыщи другую жену.

— Нет.

— Ты упрямец, как и я. К счастью, твоя мать всегда умела вернуть меня к жизни.

— Не баронесса?

— Аврора слишком сильно уважает мои чувства. Твоя мать продолжала тащить меня, несмотря ни на что. Я мог бы замкнуться в себе и лелеять свою скорбь, но пока оставался здоров и крепок телом, она умела убедить твоего отца зачать еще одного ребенка.

— До самого конца, — сказал Батист, выдержав отцовский взгляд.

— Даже тогда. Я не понимал, что Вероника не моя дочь, пока Аврора не пересказала мне слухи. Вероника вполне могла быть моей дочерью.

Выдержав еще одну долгую паузу, Батист встал, подобрав корыто для земли и лопату.

— Я только лишь хотел поцеловать его, — мрачно произнес он. — Всего-то.

— Ха! — усмехнулся отец.