Закон маузера - Валерий Большаков Страница 6

— Давно я здесь? — спросил Авинов, немного смущаясь положения «лежачего больного».

— Второй день, Виктор Павлович!

— Как — второй?! — Кирилла подбросило. — У меня ж задание!

— Ничего-ничего! Лев Давидович сказал, что задание подождёт. Вы так много всего наговорили… Товарищ Троцкий сначала принял ваше бормотание за бред, а потом срочно вызвал меня и приказал записывать за вами… А у дверей выставил часового.

Трудно передать, что в этот момент испытал Авинов.

Отчаяние, оцепенение, ужас, ярость, дичайшее раздражение на свою, такую несвоевременную, слабость.

— И много я… наговорил? — спросил Кирилл охрипшим голосом.

— О да! — воскликнула «антистарушенция». — Что-то про танки, про аэропланы, про какой-то пенициллин… Я записывать устала! И как вы запомнили столько всего, поражаюсь! Лев Давидович сказал, что это вы, будто под гипнозом, выговариваете разведданные. Сколько же вы всего разведали-и…

— А эти ваши записи, — спросил Авинов напряжённым голосом, — они у вас?

— Нет, — мотнула головой Володичева, — я их все сдаю товарищу Троцкому, под роспись, а он ещё и листы пересчитывает — там же всё пронумеровано и с печатью Реввоенсовета… И не отпускает меня никуда, тут и ночую. — Она добавила обиженно: — Не доверяет, что ли?

Кирилл зажмурился и сосчитал до десяти.

— Мария… э-э… Акимовна, а ко мне никто не приходил? — поинтересовался он, надеясь на чудо.

И оно произошло.

— Приходил! — тряхнула волосами Мария Акимовна. — Дядя ваш, Елизар Кузьмич. Он с утра здесь. Позвать?

— Позвать!

Володичева быстренько вернулась к двери и выглянула в коридор. Говор был почти не слышен Авинову.

Единственное, что он разобрал, это ломкий басок часового, пробубнившего: «Не положено!»

Но дежурная секретарша «самого Ленина» знала толк в людях, умея тех убеждать или уламывать. Особенно мужчин.

Вскоре дверь отворилась пошире, пропуская в палату Исаева с солдатским вещмешком. Следом зашла Володичева.

— Вот он где! — воскликнул Кузьмич. — А я думаю, куда это племяш пропал! Обыскался уж…

— Здравствуй, дядька Елизар!

Они неловко обнялись, и Кирилл прошептал:

— Вяжи её, только тихо!

Исаеву только скажи… На вид — старикан, а на деле-то ох живой какой.

Мигом скрутив Марию Акимовну, Кузьмич зажал ей рот.

Володичева лишь глаза выпучила, но Авинову было не до галантности.

Он прекрасно понимал, что всё, — это провал, но надо было сделать возможное и невозможное, лишь бы тайные знания не достались врагу.

Чувствуя лёгкую слабость, Кирилл помог ординарцу связать секретаршу и уложить её на кровать.

Обхватив рукою узкий подбородок Марии, он тихо сказал:

— Прошу прощения, но вы узнали много лишнего. Где моя одежда? Покажите глазами.

Секретарша скосила глаза на шкаф в углу.

— Если обещаете не кричать, я уберу руку.

Володичева часто закивала, не сводя с него перепуганных глаз, и Авинов отнял ладонь.

В тот же миг женщина дико завизжала.

Грохнула, распахиваясь, дверь. Гулко топоча сапогами, в палату вбежал часовой — молодой, конопатый и ушастый.

— Стой, стрелять буду! — сипло крикнул он, вскидывая винтовку.

Исаев опередил красноармейца на долю секунды, выхватив наган. Выстрел!

Часовой выгнулся и, уже в падении, нажал на курок.

Если бы Володичева лежала, красноармеец попал бы в подоконник, но «антистарушенция» приподнялась, пытаясь вскочить со связанными руками, — и пуля угодила ей в голову, обезображивая лицо.

Ругаясь по-чёрному, Кирилл бросился к шкафу.

Его вещи лежали здесь — и «красные революционные шаровары», которыми его недавно наградили, и сапоги, и гимнастёрка с орденом «Красное знамя». ^[24]

Никогда прежде Авинов не одевался с такою быстротой, успевая между делом посвящать Кузьмича в суть дела:

— Я под гипнозом был… Много секретнейших сведений запомнил… А тут валялся без сознания… И выболтал всё, как в бреду был! Бегом!

Выхватив свой родимый парабеллум, Кирилл бросился к выходу, но в коридоре уже слышен был топот ног и крики.

Он метнулся к боковой двери, запертой на крючок, и с ходу вышиб её, попадая в пустую комнату, где хранились бинты, лекарства, а также забытая всеми церковная утварь.

Пройдя тем же манером — плечом в створку — в третье по счёту помещение, Авинов оказался то ли в кабинете настоятеля, то ли ещё где.

Мебель вокруг стояла закрытая белыми полотняными чехлами.

Отворив дверь уже обычным способом, Кирилл выскользнул в коридор.

— За мной!

Спустившись по лестнице на первый этаж, он выскользнул между толстых колонн на площадь и торопливо пересёк её, едва сдерживая желание не идти, а нестись. Исаев поспешал следом.

Попав в Сенатский дворец, Кирилл сразу направился к кабинету Предреввоенсовета, мимо которого проходил частенько, а вот порог его ни разу не переступал.

У входа на рабочее место наркомвоена стоял навытяжку красноармеец — кремлёвский курсант, очень гордый оказанным доверием.

— Я его отвлеку, — быстро проговорил Авинов, — а ты оглуши.

— Ужо ему…

Остановившись напротив охранника, Кирилл спросил негромко:

— Тут, что ли, сам Троцкий проживает?

— Тут! — важно признал курсант. И стал оседать, получив рукояткой нагана за ухо.

— Кажись, перестарался! — доложил Исаев.

Кирилл отмахнулся только — пустяки, мол, — и проник на жилплощадь наркома.

Сам Троцкий восседал за огромным столом, уставленным тяжёлыми бронзовыми чернильницами, кожаными бюварами и прочими причиндалами, радовавшими сердце истинного бюрократа.

— Товарищ курсант, я же просил не мешать! — раздражённо проговорил Лев Давидович, продолжая строчить, не поднимая кудлатой головы.

Лишь только когда ствол маузера ткнулся ему в лоб, наркомвоен замер.

— Что?.. — каркнул он. — Что такое?

— Гости к вам, Лев Давидович, — ласково сказал Авинов.

Исаев быстренько затащил в квартиру красноармейца, не подававшего признаков жизни, и аккуратно затворил дверь.

— Где записи? — холодно спросил Кирилл.

— Что с вами такое, Виктор Павлович? — испуганно проблеял Троцкий — и выхватил свой знаменитый маузер с рукоятью, в которую был вделан орден «Красное знамя».