Мадьяр - Всеволод Глуховцев Страница 6

Тут все без обмана, все так и могло быть. Но не стало.

Яшина вскоре перебросили на новое место службы – с повышением. Простились мы по-дружески, обменялись электронными адресами, и он убыл.

Пришедший на его место офицер оказался в сравнении с майором слабоват. Не скажу, что совсем уж никудышный, нет. Но до Яшина ему было, как до Москвы в лаптях. Ощутив это, я начал уже было подыскивать варианты перевода в другую часть… да только здесь судьба моя заложила очередной вираж.

Грянули украинские события 2013–2014 годов – Майдан и прочее, и эта страна, которая и прежде брела по дороге «незалежности», хромая, спотыкаясь и шатаясь, стала стремительно превращаться в какую-то одичалую хрень. Полыхнула Донбасская война, дунул «Северный ветер» – не стану разъяснять, что это такое, знающий поймет, а не знающий пусть сам ищет ответ. И вот однажды под вечер вызвал меня новый особист и, напустив таинственный вид, завел туманный разговор о том, как молодые Донецкая и Луганская республики нуждаются в военных специалистах… Тут я вежливо попросил его выражаться конкретнее.

Конкретно – мне предлагалось ехать повоевать в район Донецка. Чтобы делать это в статусе военнослужащего армии РФ – о том не могло быть и речи, требовалось официально уволиться из армии, поехать добровольцем… после чего меня без проблем должны будут восстановить в рядах Вооруженных сил. Более того, я не буду испытывать препятствий с продвижением по службе.

Не скажу, что я так уж клюнул на эту приманку, но в ходе беседы четко уяснил, что предложение мне сделано такого рода, от которого отказываться не стоит. И согласился.

Так я в первый раз уволился из армии.

О своем пребывании в Донбассе я вспоминать не люблю. Бывал там на разных участках линии фронта. Донецк, Горловка, еще ряд населенных пунктов… Скажу лишь, что война – страшное дело, а гражданская война – вдвойне. Однако не могу не заметить, что там я приобрел бесценный боевой опыт, бесценный в прямом смысле, как показало время.

Командировка моя длилась чуть меньше года. Вернулся – слово начальства оказалось твердо – спустя недолгое время восстановился на службе, стал старшим сержантом. Чуть позже – командиром отделения. Начальство завело и многозначительные разговоры об ордене Мужества, правда, не сейчас – по политическим соображениям.

С Яшиным, теперь уже подполковником, я связи не прерывал, переписывались по электронке, и не раз я получал от него ценные советы. Стал готовиться к прыжку в следующий армейский ранг, из сержантов в прапорщики…

Но не вышло.

* * *

Итак, я стал командиром отделения (комод – на армейском жаргоне) опять же в гвардейской бригаде – другой и в другом округе. На сей раз прочно основался в разведбате, и служба моя была не чисто снайперской. Приходилось исполнять разные задачи войсковой разведки, и это – век живи, век учись – тоже пошло на пользу. Я подтянул навыки в передвижении по местности, стрельбе из пистолета, владении холодным оружием, рукопашном бое… Вот только не думал, что последнее придется внезапно для себя применить в реале так скоро и с такими последствиями.

Наш прежний взводный стал ротным, а на его место прислали свежеиспеченного лейтенанта из училища. Генеральского сына. Командир батальона, узнав об этом, впал в беспокойное уныние, бормотал, почесывая в затылке:

– Вот, блин, не было печали… Что я с ним, чудаком, буду делать? Сопли ему вытирать? Анус, может быть?..

Само собой, я здесь довожу речь комбата до цензурного состояния. Говорилось все несколько иначе.

И ведь провидцем явил себя подполковник Астахов, он же комбат, – хлебнул печали. Правда, подтирать ничего не пришлось, даже напротив. Лейтенант вовсе не явил себя оранжерейным цветочком, на который плюнь, и он завянет. Наоборот, генеральский отпрыск ударился в другую крайность: как говорится, берегов не видел. Мат у него был через слово, взводу он стал «закручивать гайки», да не по делу, не со знанием психологии, а – раззудись плечо, размахнись рука, благо здоровьем бог не обидел.

Понять причины такого поведения нетрудно. Парень знал, конечно, что его считают избалованным папенькиным сынком, и изо всех сил стремился доказать обратное: что он настоящий армеец, военная кость. Не остался ошиваться где-нибудь в крупном штабе, поехал взводным в часть. Само по себе желание достойное, похвальное, но к нему бы ума побольше. А вот с этим у лейтенанта было грустно.

Он завел привычку появляться после развода в ротной казарме, осматривать кровати и тумбочки бойцов своего взвода, матерно придираясь ко всякой мелочи. Да ведь хоть бы ругаться умел остроумно! – иные офицеры такие виртуозы по данной части, что аплодировать хочется. Нет же, этот именно сквернословил, изливался бессмысленной словесной грязью, слушать тошно.

И вот в один прекрасный весенний день – действительно прекрасный, был конец апреля – я стоял в наряде дежурным по роте. Когда лейтенант ввалился в казарму, привычно облаяв дневального за какое-то нарушение формы одежды, не знаю уж, действительное или мнимое, я приветствовал его по всей форме, так как субординация выше личных отношений. Хороший ли, хреновый – начальник есть начальник.

Ну и полез начальник по тумбочкам – и как на грех обнаружил у одного из моих солдат полуоткрытую банку сгущенки.

– А!.. – распалился он праведным гневом. – Это кто тут такой любитель сладкого?.. Ага! Сержант! Это что, твой, б…, говноед?

– Я гвардии старший сержант, товарищ гвардии лейтенант, – сказал я очень спокойно.

– Чего?..

– Я напоминаю вам, товарищ гвардии лейтенант, что мое воинское звание – старший сержант.

Должен признать, что голос мой в эти секунды звучал уже издевательски-вежливо, тогда как глаза взводного округлялись, вылезая из орбит.

– Чего?!

– Ничего.

Тут, конечно, понеслось…

– Так… так… и еще вот так! Ты что, …твою мать, сержант, здесь самый умный, что ли?!

Я человек на редкость выдержанный, с очень прочными нервами – снайпер и должен быть таким, если не хочет сойти с ума. Но этот крендель уж постарался! Холодное бешенство закипело во мне от слов «…твою мать».

– Вы с моей матерью этого не делали, товарищ гвардии лейтенант. Во-первых, она далеко, а во-вторых, я бы вам этого не позволил.

Он побагровел:

– Че… Да ты, сержант, что, совсем ох…ел? Ты с кем говоришь, прыщ?

И сделал движение, имитирующее ударный замах руки.

Буду честен: наверное, он не хотел меня ударить. Но по глупости думал, что может пугать такими взмахами всякого, ничего не зная о жизненном, тем более боевом опыте визави.

Ну а мой опыт сработал сам, без малейшего участия разума. Я просто не успел подумать ни о чем, и мой мгновенный правый хук в челюсть стал сюрпризом и для взводного, и для меня. На! – и попал чисто, в самую точку, классика жанра. То, чего тренеры по боксу день ото дня добиваются от подопечных.