Саракш: Кольцо ненависти - Владимир Контровский Страница 6

Свинство, подумал Мак, свинство непролазное. Грязь и подлость…

— Все это подполье, — Рудольф устало потер высокий лоб, — один большой балаган, театр кукол. Революционные романтики и фанатики-одиночки гибли, взрывая башни, их «злодеяния» показывали потом обывателям по телевидению во всех подробностях — тебе ли об этом не знать, — а подавляющее большинство подполья состояло из людей-марионеток, дергавшихся на ниточках в руках режиссеров-постановщиков. И выродки из подполья тоже выходили в элиту, как например Калу Мошенник, предшественник Тогу Говоруна. Оратор и пламенный трибун, борец против тирании, за свободу и счастье для всех и каждого быстро сменил амплуа, оказавшись при Отцах в Департаменте пропаганды, и демонстрирует свой яркий талант на другом поприще. Вернее, демонстрировал — до него добрался Вепрь, и я не стал мешать Тику Феску поговорить с Мошенником по душам. Так что зря ты надеялся на высокие нравственные качества подпольщиков, Максим, и на то, что они безоговорочно тебя поддержат. Они себе на уме и посторонних советчиков-доброхотов не только не приемлют, но и считают их врагами, мешающими делать то, что они считают правильным. А массы… Не будет никакой вспышки праведной ярости обманутых и прозревших народных масс — думаю, ты в этом уже убедился. Диктатура Неизвестных Отцов была по-своему совершенна — совершенна в своем уродстве, бывает и такое. А теперь ее нет, и люди растеряны: они не знают, что их ждет и не придется ли им горько пожалеть о том, что Неизвестных Отцов, заботливых и мудрых, больше нет. Они карали? Да, карали, но они и заботились о своем народе, ночей не спали, можно сказать. Все познается в сравнении, Мак.

Ирония, прозвучавшая в последних словах Рудольфа, не соответствовала мрачному выражению его лица, и Максим не мог понять, шутит Сикорски или говорит серьезно.

— Так что же мне делать?

— На недостаток дел и забот нам с тобой, Мак, жаловаться не придется. Мы займемся упорядочиванием — кстати, придумал я, как будет называться твоя должность во Временном Совете, надо будет провести это предложение на ближайшем заседании. За наши северные границы можно не беспокоиться: я связывался с прогрессорами, работающими в Хонти, и развитие ситуации в неблагоприятном для нас направление заторможено — пока заторможено, а что будет через месяц, сказать трудно. И есть еще экзотическая Пандея, от которой можно ожидать чего угодно, есть Дикий Юг и есть Островная Империя с ее белыми субмаринами. Но сегодня мы имеем возможность сосредоточиться на внутренних проблемах страны — проблем этих по горло.

— Инфляция…

— Что там инфляция — экономика вообще, больная экономика, требующая лечения. Это будет посложнее, чем стрелять и взрывать, хотя стрелять, полагаю, нам еще придется. В стране растет преступность — неизбежное следствие развала карательного аппарата Отцов и отсутствия дееспособной центральной власти. Так всегда бывает в смутные времена, было такое и на Земле. Спекулянты наглеют, а люди голодают — дело может дойти до голодных бунтов. Запасы зерна пока еще есть, нужно только сделать так, чтобы они дошли до людей, а не обогатили кучку беспринципных дельцов, готовых на все ради выгоды.

Выгода, подумал Максим. Неужели какая-то там выгода, да еще выраженная в каких-то там деньгах, может быть ценнее человеческих жизней? Ерунда какая-то…

— Тебе трудно это понять, — Сикорски словно прочел его мысли, — но в этом диком мире слово «выгода» — очень весомое слово, и даже ядерная война, опустошившая половину континента, началась из-за выгоды. Выгода — или, точнее говоря, прибыль, — это основа всей саракшианской экономики, это ее основной принцип. Экономика лежит в основе общества, а монархия, диктатура, республика — это формы правления, которые вторичны по отношению к экономике. На Земле экономика — это естественная социальная основа, которая существует для людей, а здесь, на Саракше, наоборот — люди для экономики. Саракшиане — топливо, пища для своей экономики, и по-другому здесь быть не может. Обитатели Саракша не могут себе представить экономику земного типа, и мы с тобой не можем это изменить в одночасье. История неспешна — ее не пришпорить и не погнать вскачь без применения форсированных методов, чреватых непредсказуемыми последствиями. Мы, земляне, можем только попытаться сделать местную экономику менее человекопожирающей и постараться, чтобы она перестала порождать уродливые формы правления. Прогрессоры — не боги, они не всесильны. Мы не можем легко и просто изменить человеческую природу — это тебе не электронную схему перенастроить. Хотя…

Просветители, подумал Максим. Подпольщики-просветители — честные, искренние и очень неглупые люди. Просветители считали башни мощным средством воспитания народа. Современный человек по натуре — дикарь и зверь, говорили они, и воспитывать его шаг за шагом, классическими методами — на это уйдут тысячелетия. Причем на пути к будущему обязательно будут срывы и откаты к прошлому — восхождение к вершине дается с трудом, а падение не требует никаких усилий: расслабился — и падай вниз, наслаждаясь свистом ветра в ушах. А с помощью башен за время жизни одного поколения можно выжечь в человеке зверя, можно научить его добру, любви к ближнему, можно привить ему неприятие лжи и жестокости и стойкое нежелание жить жизнью одноклеточного создания, озабоченного лишь удовлетворением первичных примитивных инстинктов, не требующих включения разума.

— Вы имеете в виду излучатели? — спросил он напрямик.

— Излучатели? — в глазах Странника мелькнул огонек, промелькнул — и тут же погас. — Излучателями интересуются многие. Тайны излучения не существует, засекречены только технические детали. Излучатели обслуживались тысячами людей — операторами, техниками-ремонтниками, монтажниками, — и наивно полагать, что все эти люди даже не догадывались о том, для чего предназначены эти установки. Есть такая поговорка «Шила в мешке не утаишь», и она вполне применима к психотронным генераторам. Эти машины были созданы гениальными людьми, вот только, как это часто бывает, создатели генераторов почему-то не предвидели, как и для чего будет использовано их изобретение. А может быть, они это и предвидели, но все равно работали, работали как одержимые, стараясь добиться успеха во что бы то ни стало. Парадоксы мышления ученых умов — у нас на Земле великий Эйнштейн приложил немало сил для создания атомной бомбы, а потом с неменьшей энергией боролся за полное запрещение ядерного оружия. Но такие открытия не закрываются — выпущенных из бутылок джиннов обратно уже не загнать. Излучатели на Саракше существуют, от этого никуда не денешься, и обязательно найдутся люди, желающие их применить. Ты думаешь, Умник бросил любезного тебе Чачу на институт только для того, чтобы выпустить мне кишки? Как бы не так! Нет, эта гуманистическая идея сидела, конечно, в воспаленном мозгу господина государственного прокурора, но его интересовал еще и мой технический комплекс обслуживания передвижных излучателей — уж кто-кто, а Умник-то знал, что это за штуки такие и на что они способны. Так что психотронные излучатели на Саракше, думаю, снова будут применены, вопрос только в том, кем и с какими целями.

— Никто и никогда, — медленно произнес Максим Каммерер, — не включит здесь снова эти дьявольские агрегаты. Никто и никогда, слышите? Я не для того взрывал Центр, чтобы… Так что — никто и никогда, Рудольф.