Великий Дракон Т-34 - Константин Клюев Страница 6

В едком, удушливом дыме, наполнившем машину, было видно, как по цветной проводке побежали крохотные огоньки. Сорвав с головы танкошлем, резкими ударами командир стал сбивать разрастающееся пламя. Полыхнул пропитанный маслом резиновый коврик, лежавший на днище машины. Вокруг зашипело, затрещало.

– Всем покинуть машину! Быстро! – прокричал капитан и зашелся в надсадном кашле. Горло перехватило.

Задыхаясь, Александр ощупью нашел задвижку и открыл крышку люка. Огонь жег ноги и спину совсем немилосердно.

Капитан вылез из башни и спрыгнул на землю. За ним следом выскочили заряжающий и стрелок-радист. Недалеко от «Муромца» дымилась большая воронка.

– За мной! – скомандовал Александр.

В несколько прыжков они достигли глубокой конической ямы и укрылись в ней. Вскоре к ним присоединился механик. Перевалившись через край, он сполз на дно, держа в вытянутых руках автомат. Его закадычный друг Виктор полулежал на дне воронки. Золотистый чуб стрелка был в копоти, из шеи на грудь текла кровь.

– Вить, ты как? – прокашлял Ковалев.

– Зацепило, – еле выдавил в ответ Чаликов, пытаясь зажать рану грязной ладонью.

– Давай перевяжу, – Марис вытащил из кармана комбинезона индивидуальный пакет и начал бинтовать товарищу шею.

Сквозь какофонию боя слышались крики и двуязычная брань.

– Командир, что дальше… – Эмсис не успел закончить вопрос.

Горящая «сотка» взорвалась всей мощью неизрасходованного боекомплекта. В небо устремился громадный фонтан пламени, а упругая волна горячего воздуха прокатилась поверх танкистов, сжавшихся на дне воронки, и оставила после себя звон в ушах.

– Вот и нет больше нашей «соточки», – огорченно сказал Суворин, моргая обгоревшими ресницами.

– Ничего, командир что-нибудь придумает, – произнес Марис, затягивая узел на повязке. – Был бы экипаж, а танк нарастет!

Капитан осторожно высунул голову из воронки. Новая группа тридцатьчетверок схлестнулась с новой же группой фашистских танков и самоходок. На поле боя под Прохоровкой все давно уже перемешалось; вновь подоспевшие ряды моментально смешивались с воюющими со всех сторон и направлений. Неутомимый Молох только и успевал крутить ручку своей мельницы, перемалывая роты, батальоны, бригады, корпуса. Упрямые человечки продолжали идти навстречу смерти, как будто только для этого их рожали и кормили матери, воспитывали отцы, школа и командиры. Молох потирал лапки и крутил, крутил, крутил…

Когда было бесполезно стрелять, танки сшибались в таране и замирали со сбитыми катками, разорванными гусеницами и мятыми бортами. Оглушенные экипажи выскакивали из машин и сходились в рукопашной схватке.

* * *

Высоко задрав ствол, чадно горела «пантера». Из командирского люка выполз командир, за ним вывалился башнер. Тлеющие, пропитанные маслом и бензином комбинезоны вспыхнули на открытом воздухе. Живыми факелами немцы метнулись в сторону и, повалившись на землю, стали кататься по ней, сбивая огонь.

На небольшом пятачке рядом с воронкой, окруженной разбитой техникой, кипел бой. Невдалеке катались в пыли еще двое в тлеющих комбинезонах. Боль от ожогов удваивала силы, и оба сдаваться не собирались, пытаясь задушить друг друга. Рядом с ними в рычащий ругающийся клубок сплелось несколько человек. Дрались кулаками, прикладами, рукоятками пистолетов, били друг друга зажатыми в руках гранатами. Один из танкистов не принимал участия в схватке, он стоял поодаль в полный рост, громко хохотал и никак не мог остановиться. Из общей схватки выпал рослый немец с кинжалом в руке. Он подошел к душившим друг друга и заколол сначала одного, потом другого резкими короткими ударами. Перебросив длинное узкое лезвие из руки в руку, огляделся. Его глаза встретились с глазами Ковалева. На обожженное лицо немецкого танкиста было страшно смотреть. Оставалось удивляться, как среди вздувшихся волдырей и лохмотьев кожи уцелели ясные голубые глаза. Неожиданно он улыбнулся Ковалеву остатками лица, как будто увидел старого друга, и уверенно направился к воронке, где укрылись танкисты. Александр провел рукой по бедру, нащупывая пистолетную кобуру. В голубых глазах фашиста не было ни страха, ни ненависти, только безграничная усталость – и больше ничего.

Время, казалось, замедлило свое движение. Ковалеву захотелось закрыть глаза, чтобы все исчезло.

Где-то рядом жахнуло орудие. Еще утром капитан распознал бы принадлежность пушки и калибр по звуку, но сейчас, оглушенный, со звоном в голове, он не был способен определить даже направление выстрела. Взрыв снаряда положил конец рукопашной. Танкисты полегли рядом со своими подбитыми танками, ненадолго пережив стальных друзей. Голубоглазый тоже исчез.

* * *

Экипаж «Муромца», укрывшийся в воронке, выжил и в этот раз. Их изрядно присыпало землей, на несколько мгновений стало тихо. Потом звуки боя, грохот выстрелов и рев двигателей навалились с новой силой.

В убежище экипажа неизвестно откуда вновь свалился неугомонный Суворин. Ковалев вспомнил, что несколько минут назад видел Ваню ныряющим в воронку, и легонько потряс головой. Пока капитан боролся с дежавю, Иван привалился к его плечу и затараторил пулеметной скороговоркой:

– За бронетранспортером, который мы раздолбали, танк из первой роты застрял, вот в такой же воронке. Я залез через нижний люк. Корпус цел – ни пробоин, ни повреждений. На башне черное горелое пятно и вмятина с трещиной в командирском люке. Люк не закрывается: крышку перекосило. По-моему, тяжелая мина прямо на башне разорвалась. Двоих убило. Остальные ушли. На закрылках люка механика-водителя да по броне – запекшаяся кровь. Прям ручей. Попробовал двигатель – завелся со второй попытки, включил передачу – двинулся. Из воронки выскочит легко! – Суворин замолк, выжидающе глядя на товарищей.

– А дальше? – уточнил Чаликов, стараясь не двигать челюстью и не беспокоить забинтованную шею.

– Дальше я сразу обратно. Нам тут долго не отсидеться, – чумазый крепыш в ребристом танковом шлемофоне ерзал по дну воронки, выглядывая через край, не в силах успокоиться хоть на минуту. Ковалев смотрел на механика. Надо же, стоило командиру отвернуться на пару минут, а Ваня уже успел сползать на разведку. Раньше за такую самодеятельность он бы крепко получил. На этот раз Ковалев ничего по поводу отлучки не сказал, испытывая к пронырливому Суворину дружескую благодарность. Решение, от которого зависела жизнь экипажа «Ильи Муромца», было принято сразу, и капитан коротко озвучил его:

– Давай, Ваня, веди! – и, обращаясь уже ко всем, добавил: – Ребята, оторвали задницы. Ползком вперед.

– Задницы! Интересно, чему детишек до войны успел научить, филолог? – громко пробурчал под нос Марис. В экипаже Марис боролся за чистоту русского языка в одиночку. Строгий ревнитель традиций российской словесности, он никому не делал поблажек, даже командиру, из-за чего бывал в нарядах реже Суворина, но чаще Чаликова. – Задницы оторвем, а что тогда прижать к земле прикажете?

– Разговорчики! – оборвал командир и быстро пополз за Сувориным, уклоняясь от маячивших перед лицом подметок водителя.