Бедный маленький мир - Марина Козлова Страница 6

У нее темные волосы до воротника и светло-карие глаза. И умные губы. Он давно заметил, что губы бывают умные и глупые. У нее были умные губы.

– Я преподаю системный анализ, историю философского постмодерна, логику. Но это не важно.

Да, у нее умные губы. Зато он, как ему когда-то признались, умеет улыбаться глазами.

Он сидел, подперев кулаком подбородок, и глаза его улыбались. А почему – он и сам не знал. Она была спокойна, никуда не торопилась и смотрела прямо в его улыбающиеся глаза.

– А что важно? – спросил он приглушенно, в кулак.

Она ответила странно:

– Моя работа – обеспечивать и поддерживать ситуации развития.

– Чем обеспечивать и поддерживать? – Виктор Александрович отклеил руку от подбородка.

– Собой, – сказала Иванна.

Они помолчали. Он потянул сигарету из пачки.

– Вам нужна помощь, – без тени вопросительной интонации проговорила Иванна, – партнерство и рабочая сила.

– Да, – кивнул он.

– Пожалуйста.

Он уже тогда любил ее. Но еще не знал об этом. Даже тогда не знал, когда танцевал с ней на Рождество. Тогда он просто хотел ее, и это было неразделенное желание.

И только сейчас, когда он смотрел на свою молчащую черную «Моторолу», он уже знал что-то про себя.

И телефон зазвонил.

– Витя, – сказала Иванна, – извини, что отвлекаю. Можешь говорить?

Витя буквально задохнулся от такой неадекватности. А с другой стороны, откуда ей знать, что он сидит тут с затекшей спиной? С ее точки зрения, он вполне может быть у отца или ужинать жареной картошкой с Настюхой и ее бойфрендом в худпромовской мастерской среди подрамников и всевозможного барахла, которое бойфренд Костик последовательно перемещал с помойки в мастерскую и любовно называл «коллекцией объектов». Это он думает о ней. Она же, безусловно, думает о чем-то другом – о проблеме, например. На работе она работает. Как машина.

– Нет, я жду, – как можно более спокойно сказал он.

– Здорово! – обрадовалась Иванна. Она вообще была какая-то очень веселая. – Витюша, поставь чайник.

И поскольку он явно растерялся, повторила:

– Поставь, пожалуйста, чайник на плиту. Я сейчас поднимусь.

Она приехала! – наконец понял обычно очень сообразительный Виктор Александрович. Ну что ей надо было сказать? Не поднимайся? Погуляй вокруг дома, поднимись через полчаса, я успокоюсь, покурю, уберу с лица это странное выражение, переоденусь, в конце концов?

Он справился.

Дверь Иванне открыл ее шеф – он был по-домашнему в джинсах и в клетчатой рубашке. Рубашка зеленая, мягкая, выгоревшая и точно такая же, как у Иванны когда-то: они тогда стояли маленьким лагерем в Каньоне и учились ездить верхом. Она любила эту свою рубашку – ткань пахла летним полднем, травой, лошадьми. Скрепя сердце она разорвала ее, и без того порванную в трех местах, на небольшие куски, потому что механизм арбалета лучше всего протирать простой хлопчатобумажной тряпочкой…

– Ну, здравствуй, – устало сказал он. – В «Зарницу» играешь? Мы ждем тебя через два дня только.

Иванна была на удивление умиротворенная.

– Тогда я пошла, – быстро сказала она. – Хотя у меня в пакете торт и буженина.

– Дура маленькая… – прошептал он и втащил ее за плечи. – Я тебя ждал.

Он поцеловал ее в холодную щеку.

– Витя, – сказала она, высвобождаясь. – Давай не будем ходить по кругу. Давай по возможности будем потихоньку двигаться вперед.

Его рубашка пахла чем-то недостижимым. Домом, миром. Он, ни слова не говоря, прошел на кухню и оттуда крикнул:

– Раздевайся, проходи. Тапочки там…

На кухне Виктор Александрович постоял, опершись о раковину, и раз и навсегда решил для себя одну вещь. «Мне, конечно, приятно испытывать это волшебное и вполне конкретное чувство неразделенной любви, – думал он. – Да загляни-ка в глазки ей! В них нет и тени того, на что ты надеешься. Поэтому – все, никаких больше эпитетов, никаких вибраций, никакого жара – только ровное и умеренно теплое чувство сотрудничества. И все-таки она очень странная девочка… Что с ней сделала эта ее церковно-приходская школа?»

Во время знакомства он, естественно, спросил Иванну об образовании.

– Церковно-приходская школа, – впервые улыбнулась она.

Оказалось – частный пансион, маленький, при монастыре на Юге, возле какой-то счастливо обойденной туристическим бизнесом Белой Пристани.

– Так вы учились, по сути, в женской гимназии? – развеселился он.

– Нет, по сути и по целям это была, скорее, семинария.

– Для девочек? – озадаченно спросил Виктор Александрович.

Иванна, поменяв позу, оказалась целиком в солнечном луче, невесть откуда взявшемся в то неяркое утро. Сморщила нос и чихнула.

– Будьте здоровы.

– Спасибо. Почему для девочек? Для всех… Семинария – метафора, не относитесь серьезно. Речь идет не совсем о религии… Или совсем не о религии. Вообще это длинный разговор. А потом, у меня было все, все как у всех, – его университет, философский факультет, аспирантура.

Как у всех!

Ладно… Он оттолкнулся обеими руками от раковины, вошел в комнату, сел напротив нее так, что между ними оказалась четко обозначенная ковровым узором диагональ, и произнес:

– Рассказывай.

Основанием для ее командировки стала информация, которая пришла в отдел по корпоративной сети МЧС и осела у Валика в компьютере как требующая дополнительной проверки. Источником являлся директор по маркетингу некой фирмы «Люмен» А. Васин.

Господин Васин минувшим летом решил использовать часть своего отпуска для поездки к маме. Мама жила в небольшом городе на Луганщине, в таком, которые могут годами не звучать в теленовостях, где есть хлебокомбинат, молокозавод и фабрика, производящая рабочую одежду – всякие прорезиненные плащи, бахилы, комбинезоны с миллионом карманов, рукавицы и прочее – воплощения мечты рыбаков и охотников. Провинция, в общем. Провинция и пастораль. Летом там дворы плавают в мальвах, пустые нагретые солнцем скамейки в беспредельной звенящей и душистой тишине утопают в зарослях пастушьей сумки и подорожника. Абсолютный полдень. Слышно, как маленькая узкокрылая стрекоза задевает паутину. В открытые окна двухэтажных домов летят осы на варенье, детей отправляют с бидончиками за квасом – к бочке у гастронома. Те же дети бесконечно ползают по каким-то не представляющим археологической ценности развалинам на окраине единственного городского парка, ныряют с единственного обрыва в реку и пломбир в вафельных стаканчиках производства местного молокозавода поедают тоннами.

Господин Васин, если бы его спросили, рассказал бы также, что в детстве он мог до получаса сидеть, опираясь локтями о подоконник, и смотреть, как за распахнутым окном в густой темноте дышит мирная теплая ночь, в которой конечно, звенели цикады. И с тех пор, по мнению А. Васина, не изменилось ничего – те же скамейки во дворе, та же вывеска над гастрономом, тот же пломбир в стаканчиках. Но при этом, как утверждал он в своем письме, город стремительно вымирает. У людей обостряются хронические заболевания, народ мрет от инфарктов и инсультов, обычные простуды приводят к фатальным осложнениям, а простое расстройство желудка перерастает в тяжелый острый дисбактериоз.