Затерянные миры - Кларк Эштон Смит Страница 6

Так или иначе, но ему удалось вспомнить, что существовала лодка, которую он и Торвей использовали для поездок на остров, и что эта лодка пришвартована у борта шхуны. Двигаясь осторожно, словно дикарь, он перебрался через фальшборт в лодку и тихо погреб к берегу. Сотня ярдов или чуть больше, и он уже стоял на песке, омытом лунным светом.

Потом он быстро поднялся на холм, заросший пальмами, и широким шагом направился к храму. Воздух был теплым, пропитанным ароматом огромных цветов и папоротников, неизвестных современным ботаникам. А он отлично видел их, растущих вдоль дороги, вытянувших к луне ветви и лепестки. Остановившись на гребне холма, он посмотрел на океан, раскинувшийся по обе стороны, но увидел раскинувшуюся без конца без края равнину, на которой пылали огни неведомых городов. И, что удивительно, он знал названия этих городов, вспоминал цветущую жизнь Му, которая процветала несмотря на угрозу со стороны Атлантиды, несмотря на землетрясения и извержениями вулканов. А жители считали, что всему причиной гнев Рхали – богини, которая управляла всеми планетарными силами. И во всех храмах даблы умиротворить ее лилась человеческая кровь.

Морлей – или все же Матла – помнил миллионы деталей. Он мог вспомнить повседневные события жизни Му – простые, но странные с точки зрения человека двадцатого века. Он обладал знаниями жрецов Му и помнил историю давным-давно утонувшего континента. Но все это мало занимало его на фоне драмы ночи. Давным-давно – насколько давно, он и сам толком не знал, его выбрали среди многих, предоставив ему великую честь, но его сердце подвело, и он сбежал… Однако сегодня ночью он никуда бежать не собирался. Охваченный религиозным экстазом, он, не думая об опасности, шел к храму богини.

На ходу он неожиданно обратил внимание на свою одежду и почувствовал себя крайне озадаченным. Почему он носит эти уродливые, непристойные вещи? Он начал срывать их и выбрасывать одну за другой. Нагота подразумевалась и намного больше соответствовала той роли, которую он собирался сыграть.

Он слышал тихие перешептывания – без сомнения говорили о нем, видел разноцветные одежды и блеск янтарной плоти, мелькавшие среди листов архаичных растений. Священники и верующие тоже шли в храм.

Он разволновался, чувствуя что-то мистическое и по большей части восторженное. И это ощущение становилось тем сильнее, чем ближе он подходил к конечной цели. Его затопил суеверный страх, присущий древним людям, тот самый что испытывали они перед неведомыми им природными силами. С торжествующим трепетом он взирал на луну, которая горела высоко в небесах, и выдел в этом округлом шаре благословление – ласковое и злое.

Теперь он рассматривал храм, вырисовывающийся белыми стенами над гигантскими ветвями. Стены больше не были разрушенными, все выпавшие блоки встали на свои места. Прошлый визит в этот храм вместе с Торвеем казался ему не более, чем тусклой фантазией, порождением лихорадки. Но другие его посещения этого храма – визиты в образе Матлы, присутствие на церемониях священников Рхали, он помнил отлично. Он знал всех, кто участвовал в ритуале и помнил все его детали. Перед его глазами одна за другой вставали картины, он вспоминал слова странного языка и непринужденно складывал их во фразы, которые еще час назад показались бы ему самому нечленораздельной тарабарщиной.

Малта был уверен, что по крайней мере несколько сотен глаз не сводят с него пристальных взглядов, когда он вошел в храм без крыши. Тут скопилось множество людей, которые внешне напоминали арийцев. Многие лица были ему знакомы. Но сейчас на всех этих лицах было написано выражение мистического ужаса. Они были испуганными и мрачными, как ночь. Малта не мог разглядеть вокруг никаких деталей, кроме прохода в толпе, которая раздалась перед ним. Она вела прямо к камню-алтарю, вокруг которого собрались священники Рхали. Сама же богиня взирала на них почти вертикально сверху вниз, сверкая льдом со своего возвышения.

Уверенными шагами он пошел вперед. Священники в одеждах пурпурных и желтых молча встретили его. Сосчитав их, Малта неожиданно понял, что их всего шесть, вместо обычных семи. У каждого из них был в руке большой кусок серебра. А тот, у которого должен был бы быть медный нож, еще не пришел.

Торвей понял, что невозможно сосредоточиться на незаконченной монографии о этрусских могилах. Некое неясное, тревожное чувство заставило его отказаться от общения с музой археологии. В глубине его души росло раздражение, и наконец возжелав, чтобы это нудное и бессмысленное путешествие закончилось, он вышел на палубу.

Лунный свет ослепил его, и в первые несколько секунд он не заметил того, что ложе из тростника-пусто. Когда же он увидел, что Морлей исчез, он испытал странную смесь тревоги и раздражении. И еще у него возникло странное чувство, что Мор-лей не вернулся в свою каюту. Взглянув в сторону берега, он с небольшим удивлением заметил отсутствие пришвартованной лодки. Должно быть Морлей отправился взглянуть на храм в лунном свете. Торвей нахмурился, подумав об этом новом свидетельстве психического отклонения своего нанимателя. Приближение надвигающихся неприятностей охватило его. Казалось, он услышал внутри, полузнакомый голос, запрещающий ему отправиться за Морлейем. Этот нездоровый и безмерный интерес к более чем проблематичному прошлому выглядел обескураживающе или по крайней мере странно.

Очень быстро он решил, что должен делать. Спустившись в каюту, он оторвал двух шведских моряков от игры в педро, велел спустить шлюпку и отвезти его на берег. Когда они подплыли к пляже, то увидели лодку Морлея, ясно различимую в тени перистых пальм, склонившихся в сторону моря.

Торвей, не объясняя морякам цель его прогулки, велел высадить его на берег и возвращаться на судно. Потом он по хорошо протоптанной тропинке направился в сторону храма, поднимаясь по склону к центру острова.

Шаг за шагом продвигаясь вперед, он снова стал замечать странное изменение растительности.

Откуда взялись эти папоротники и первобытно выглядящие цветы? Конечно, всему виной сверхъестественная игра лунного света, который искажал очертания знакомых пальм и кустов. Ничего подобного днем он не замечал, и так или иначе, существование таких растений было невозможно. Тогда постепенно в душе его зародились ужасные сомнения и замешательство. Потом у него возникло невыразимо ужасное ощущение, что происходит что-то неправильное, по ту сторону всего того, что он знал как общепринятое и поддающееся рациональной проверке. Отвратительные, фантастические мысли, чужие, ненормальные желания рождались в его мозгу, когда он смотрел на горящую колдовским светом, сияющую луну. Он дрожал от отвращения, но настойчивые воспоминания – не его воспоминания – принуждая, гнали его вперед. Что же, спрашивается, случилось с ним? Он сходил с ума подобно Морлейю? Залитый лунным светом остров превратился в бездонную бездну, порожденную безумной фантазией – в безымянный ужас, в котором он тонул.

Он пытался заставить себя мыслить рационально, поверить в безопасность простых вещей. А потом совершенно неожиданно, ничему не удивляясь, понял, что он больше не Торвей.

Теперь он знал настоящую цель, ради которой прибыл на остров – торжественный обряд, в котором он должен был сыграть ужасную, но необходимую роль. Предопределенный час должен был скоро наступить – верующие, жертва и шесть его товарищей-священников ждали его в храме Рхали.