Якса. Царство железных слез - Яцек Комуда Страница 6

– Я не приветствую вас и не говорю доброго слова, – сказал старец мощным голосом. – Вы тут чужаки. Не нашей крови. Никто не приглашал вас в Дзергонь. А если уж вы тут, то должны подчиняться нашим законам. Нынче снова приходит Халь. Нынче – Пустая Ночь. А потому – главенствует над нами Закон Непокоя.

Грот почувствовал, как желудок у него подступает к горлу. Губы шептали: «Есса, будь со мной», а руки напрягались, чтобы разорвать путы. Тщетно.

– Меня зовут Стурмир, и я тут комес и владыка высшего слова. Непокой – вековечный, словно мир, словно бор, словно лес. Вырезанный старыми богами в камнях, тут, где нынче стоит Дзергонь. Пользовались им до того, как пришли лендичи из Старой Гнездицы, прежде чем Моймир очертил границу огнем и железом. Закон простой, как единое слово. Крепкий, как поволочная дань, как десятина, перевоз и подворное. Когда приходит час непокоя, час крови, час топора и огня, град – око´л – жертвует одним, чтобы другие могли жить в мире. Нынче – эта ночь и этот час. Эта минута. Ваша кровь и ваша жизнь спасет наш прекрасный Дзергонь. Наш единый око´л, наш мир.

– Праотец! – застонал Грот. Его принесут в жертву вместе с остальными! Прольют кровь в честь старых богов. Язычество! Оно возрождалось всюду, словно дикий, ядовитый плод на здоровом древе.

– Халь восходит, Стурмир! – возгласил бородатый старец в венце сухих дубовых листьев. Наверняка волхв или слуга лесных бесов. – Поспешим, люди, по домам. Тщательно затворим окна, и пусть никто не высовывается наружу. Станем ждать рассвета.

– Рассвета! Ждем рассвета! – подхватило несколько голосов.

– По домам! – загремел Стурмир. – Пусть по избам горят огни. Собирайтесь вместе, затворяйте окна и двери! До самой зари!

– Рассвет нас спасет, – подхватил волхв. – Принесет очищение. По домам, братья! И побыстрее!

И вдруг, о чудо, толпа начала растекаться, исчезать по улочкам. Они, оставшиеся, слышали щелканье запираемых окон, скрип деревянных петель, на которые были насажены двери, громыханье опускаемых засовов, последние поспешные шаги, лязг оружия, а после установилась тишина, от которой звенело в ушах.

Спускались сумерки, а Халь, луна призраков и духов, светил все сильнее, будто не желая уступать места солнцу. Тени под хатами углублялись, а потом из укромных уголков око´ла принялся наползать мрак.

– Есса, что они с нами сделают? – рыдала женщина.

– Тише! Тише, Редовия! – стонал ее муж. – Дай мне только время, я тебя освобожу!

– Праотец, спаси нас и пребудь с нами, – молил кто-то из пленников.

– Проклятые сучьи дети! Вы, кобыльи полюбовники! Выблядки городских шлюх, Велес вас на хрену вертел! Хер вам в сраку, мудаки! – орал, кажется, последний в ряду.

А потом замолчал, потому что почувствовал то же, что и все. Резкий внезапный холод, а вместе с ним – запах леса, вонь гниющей листвы, шерсти, диких трав, растений. Буйная, рвущая, вызывающая в памяти образ животного, запретного аромата женского лона.

Грот почувствовал знак, присутствие, которое порой ощущал в глубине лесной чащи. Ледяной, холодный клубок мыслей, дикой воли, безумия и уничтожения. Пришел ужас. Все дергались, тряслись у столбов, губы Грота не хотели слушаться, а потому он повторял в глубине своей души и сердца, словно спасение: «И выведи нас, Есса, из глубокой чащи. Зажги нам свет в пути, чтоб были мы в безопасности от искушений злого Волоста. И от его бесовского помета. Выведи нас туда, где выстроен сбор Праотца. Напомни нам наши права, отпусти грехи и проступки наши, чтобы не искушал нас бес и лес, знаки и кумиры».

Что-то прошло слева от инока. Медленно, как кот, а не как призрак. Голое, гибкое, на четырех лапах, из которых с каждым движением высовывались, будто корни деревьев, когти, втыкающиеся в землю. Укутанное в дикий хмель и плющ; с раскидистыми рогами, словно у оленя-вожака. С длинной мордой, волчьими клыками, размазанное, словно бы между ним и Гротом была стена разодранного, волнующегося тумана.

«Конец, конец, конец!» – стонал безголосо инок. Его, как и остальных пленников, охватило ледяное спокойствие.

Создание замерло, голова быстро обернулась: вправо, влево. Глаза светились как фонари.

Оно выбрало!

Прыгнуло как злая тень, как мара! За этот единый миг Грот помер и родился наново.

Думал, что тварь бросится на него, но так не случилось. У него не нашлось отваги, чтобы жертвовать собой за остальных, страх был слишком велик…

Тварь одним движением сомкнула челюсти на теле Редовии. Он отчетливо услышал влажное, жуткое чавканье, будто кто-то кинул кусок мяса в грязь. Рядом закричали, заорали жутко; крик тут же оборвался, когда тварь дернула башкой, вырывая женщину из пут, которыми та была привязана к столбу. Там, где веревки держали слишком крепко, – уступало тело и кости.

Раскачивая окровавленным мешком, который еще миг назад был живым существом, чудовище ринулось во тьму, исчезло за спинами привязанных. Его хвост мелькнул между столбами, исчез во мраке.

Все стихло. Только Халь слал сверху красное свечение.

– Ре-е-еда-а-ана! – надрывался мужчина с бородой, муж похищенной, принесенной в жертву девушки. – Я отомщу! Во имя всех богов, бесов и чертей. Ессой клянусь, да пусть бы и невзирая на Ессу.

Поднялся ропот, потом шум, гомон, скрип дверей, топот ног по деревянным мосткам. Вокруг них стало тесно от оружного люда, от жителей, невольников, слуг, детей и женщин. Кроваво светили факелы.

Грот почувствовал, как узы ослабляются, вытянул окровавленные, одеревеневшие руки, распрямил их, сделал шаг. Большего ему стражник не позволил. Снова его схватили за руки, дернули, поволокли в сторону ямы на подгородье. Рядом, позади, он слышал яростные вопли мужа Редовии, который бросался на городских, бился в их жилистых объятиях.

Их волокли по деревянным мосткам, по грязи и навозу в тюрьму. Всех, но не Грота. На его пути вырос высокий как дуб вооруженный человек в кольчуге и вышитой на груди сюркотте. Он без слов махнул рукой. Стражники изменили направление, быстро, почти бегом повели его к высоким хоромам из тесаных бревен, соединенных в охряп, крытых дранкой, а не соломой. Скрипнули отворяемые двери в проездные сени, заскрипела петля очередных ворот – ведущих в комнаты. Горожане втолкнули инока за порог, приложили для порядка палицей по спине, и… их руки исчезли с его плеч, словно лишний груз. Грот остался в комнате один.

4

Внутри царил полумрак, разгоняемый нервным отблеском огня в глиняной печи в углу, огоньками нескольких смоляных лучин, дающих больше дыма, чем света, и одиноким светильником, поставленным на грубо тесанном столе. Комната была большой, со стенами из плоских колод, обвешанных шкурами кабанов и медведей, а также гобеленами. Выглядела как рыцарское обиталище, а не хата в Дзергоне где-то на краю света. Тут был стол, лавки под стенами. И даже деревянный шпон на потолке на половину помещения.

Было пусто. Стражники не вошли внутрь, оставив Грота одного. Ну, может, не совсем. Увидев его, со скамеечки встала стройная женщина. Указала на лавку и стол. Он смотрел, удивленный, сразу оценив ее очарование, хотя это не пристало человеку его положения. Женщина была зрелая, но время не убило ее красоты, засушенной солнцем и ветром, продленной за охотой в поле и в бору, верхом на лошади.