Побег - Бекс Хоган Страница 6

Трапеза, вероятно, проходит неплохо с дипломатической точки зрения, однако я не могу получать удовольствия от стоящих передо мной кушаний, какими бы обильными они ни были, а если бы мне удалось выпить весь ром на свете, он бы все равно не успокоил моих мыслей. Впрочем, мне все равно позволено не больше крохотного глотка. Отец держит меня на коротком поводке, предположительно, чтобы не дать распоясаться. Потому что ему надо знать, как я себя ощущаю, попав в его западню. С того момента, как мне на шею наброшен аркан, я с трудом сохраняю самообладание. Если я начну сопротивляться, подниму голос, заору на отца: мол, я не его чертова кукла, чтобы мной торговать, веревка затянется и выдавит из меня весь дух. А потому я сижу смирно, играю свою роль, и все это время гнев жжет так, что наверняка уже испепелил мои внутренности.

Я не подозревала, чего ждать от принца Торина, и, хотя наши опустевшие обеденные тарелки вымыты и освободили место сладкой выпечке, не чувствую, что узнала о нем что-либо. Он ведет себя ровно так, как ждешь от принца, общается со всеми на равных, а не как с подданными, и довольно внимателен ко мне. Какое на мне замечательное платье! Как оно подчеркивает мою красоту! Как Первый остров ждет не дождется предстоящего бракосочетания!

Однако ни одно его слово не звучит искренне и чистосердечно. Он как будто играет самого себя, и, хотя, возможно, ему удается обмануть остальных, я не верю ему ни секунды. Тупая боль в ладони напоминает об отце, который наблюдает за каждым моим движением, но и при этом мне приходится держать себя в руках, чтобы улыбаться.

Лишь один человек выглядит таким же несчастным, как я себя ощущаю, и это личный страж принца Торина, который, несмотря на то что схож с принцем возрастом и ростом, хмурится при каждой его фальшивой улыбке. Я не виню его. Он наверняка понимает, как ничтожна защита, которую он может предоставить здесь своему хозяину.

Когда запасы кушаний истощаются и снова наполняются графины, становится очевидно, что мое дальнейшее присутствие больше не требуется. Извинившись, я ускользаю.

Раздираемая паникой и стиснутая корсетом, я пытаюсь перевести дух, выбираюсь на палубу, бегу на нос корабля и валюсь с ног. Своей ловушкой отец застал меня врасплох. Как мог он не обсудить всего этого для начала со мной? Или таково мое наказание за то, что не отдала приказ казнить Андерс? Или он и вправду настолько плохо обо мне думает, что мое будущее его не волнует? Уготованная мне стезя не сулила легкой жизни, однако я хоть знала, что меня ждет, и пыталась этому соответствовать. Я всегда предполагала, что к моменту замужества хотя бы буду иметь право голоса, тем более что однажды тоже стану капитаном.

Я гляжу на фигуру, приделанную к дальнему концу корабельного носа. Это наклонившаяся вперед женщина, вырезанная из чернейшего дерева, ее платье и плащ вздымаются ветром, талия охвачена канатами. На груди нарисован алый цветок, ее сердце кровоточит. Она и есть та самая дева, в честь которой назван корабль. Она – моя мать. Отец никогда не говорит о ней. Лишь однажды он нарушил это правило, чтобы рассказать, как любил ее. Когда вскоре после моего рождения она была убита, он распорядился сделать эту фигуру из ствола сердце-ночи, что растет в черных лесах Третьего острова, и дал кораблю новое название. Этот жест преданности всегда заставлял меня верить в то, что ему знакома сила истинной любви и что он желает мне того же. Похоже, я ошибалась, и теперь вижу привязанную к кораблю женщину в новом свете. Я точно так же прикована к «Деве», как и она. У меня больше общего с этим куском дерева, чем с кем бы то ни было. Прекрасно!

Кто-то подходит, и я поднимаю глаза.

Бронн покинул празднество. Он стоит у поручня лицом к морю, умышленно далеко, но достаточно близко, чтобы следить за мной. Очевидно, для того, чтобы я не наломала дров. Отец ведь не может позволить себе потерять товар.

– Ты знал? – спрашиваю я, не в силах скрыть обиду, хотя мы уже давно не дружим.

– Капитан говорит нам только то, что необходимо.

– А как насчет меня? – обрываю я его. – Кто-нибудь скажет мне, что необходимо? Ты скажешь?

Он не отвечает, снова безучастный к моей боли, и я разочарованно отворачиваюсь. Было время, когда Бронн сообщал мне все, и тем мучительней его теперешнее молчание.

Мне было пять, когда он поселился на «Деве».

Отец подобрал его в доках, сироту, выживавшего благодаря воровству на кораблях, необученного, но многообещающего, и увидел возможность воспитать из воришки убийцу. В качестве юнги отец привел Бронна на судно, и тот посрамил половину команды своей способностью порхать по мачтам и болтаться на парусах. Старше меня почти на три года, он был не против, когда я бегала за ним по пятам, и часами сидел на палубе, терпеливо объясняя, как вязать сложные узлы. Я обожала его.

Но тот Бронн, с которым я росла, не имеет ничего общего с тем мужиком, в которого он превратился: в человека, который умеет убивать легко и точно, талантливого как в этом, так и во всем остальном. Из двух детей, выросших на корабле, именно ему следовало бы стать наследником моего отца.

Все изменилось после его Посвящения. Он перестал со мной разговаривать, всячески старался, чтобы наши пути не пересекались, что непросто, когда живешь на корабле. Потеря лучшего друга без какого бы то ни было объяснения глубоко меня ранила, но произошедшее несколькими неделями позже оказалось гораздо хуже. Я далеко не сразу пришла в себя после его предательства. Мне ничего не оставалось, как только погрубеть сердцем по отношению к нему.

– За борт я прыгать не собираюсь, если ты по этому поводу беспокоишься.

Я не пытаюсь утаить яд в голосе, поскольку он отлично знает, что проблем не возникнет. Никакой реакции, однако, не следует, ни малейшего признака вины незаметно, когда он поворачивается ко мне лицом.

– Ты согласишься? Выйдешь за него?

– А с чего ты решил, что у меня есть выбор?

Мы молчим. Поскольку уже темнеет, мне вспоминается, как мы с Бронном считали звезды. Было время, много-много лет назад, когда я доверяла ему все свои тайны, включая боязнь воды. Чтобы облегчить мои страхи, мы лежали под ночным небом, и он рассказывал мне о том, что звезды похожи на морские карты, отражающие моря, по которым мы ходили. Что, заблудившись, можно по звездам найти свой дом. Я не понимала, потому что «Дева» и была моим домом, а, раз я на ней, как же я могу заблудиться?

Я снова поднимаю на него глаза. Боль от его предательства сильна как никогда. Лицо, прежде такое открытое и теплое, сейчас твердое и непроницаемое. И окончательно от меня закрытое.