Эксперимент - Константин Якименко Страница 58

Только никуда я не пойду. И не встану. Я не могу вставать. И не хочу.

Пускай смерть будет быстрой. Пусть он застрелит меня в спину из пистолета. Ну в крайнем случае ножом. Только не бить снова. Не надо бить! Я ведь ничего плохого вам не сделал. Никому ничего плохого не сделал!

«Но вы поймите, эта обстановка…»

«Но, может быть, еще раз… последний…»

«Ей ты тоже ничего плохого не сделал. И многим другим, кто приходил до нее — тоже».

Почему я не могу просто отключиться и уснуть? Ведь насколько легче было бы! Почему?.. Зачем мне сейчас этот дурацкий, бессмысленный, постоянный сознательный самоконтроль?

«Потому что наличие сознания отличает человека разумного от…»

К черту!

Откуда-то слева доносится странное шипение.

Что это? Уже сильнее, громче…

Господи, только бы не змея! Ненавижу змей…

«Говори уже тогда прямо — боюсь змей! Сам себе-то ты можешь это сказать!.»

Но откуда здесь взяться ядовитой змее?

«А что мешает этому Чудному посадить в подвал ядовитую змею?!»

Нет, господи! Только не так! Только не так! Не хочу!

Ближе, еще ближе…

«Не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет».

«Не стреляйте…»

Не знаю, откуда берутся силы, но я откатываюсь вправо — один раз, другой… Что-то хрустнуло — кажется, ребро сломал.

«Одним больше, одним меньше — не все ли равно теперь?»

Шипение становится громче и агрессивнее. Сердце бешено колотится в груди, каждый вдох и выдох причиняет боль. Но ведь, в конце концов, зачем я нужен этой дурацкой змее? Что она получит с того, что меня укусит? Да ничего. Тогда зачем ей меня кусать? Да низачем. Логика, однако!

«Человеческая логика. А какая логика у змеи?»

Лучше не шевелись. Может, не обратит внимания и проползет мимо?

А не все ли равно, умереть сейчас или через несколько часов? Даже лучше, если это будет сейчас. Тогда уже никто не успеет мне ничего поотрезать. Разве что на трупе.

«…трупе… Ты — труп. Представляешь картинку?»

Что-то опускается мне на правую щеку…

— А-а-а-а!..

Идиот, зачем кричать, зачем, зачем!..

Поздно! Да и нет никакой разницы.

Шипение становится громким, просто оглушительным. Да какое там шипение — больше похоже на… стрекотание…

…сверчка?

Дергаю головой, и что бы это ни было, но оно исчезает со щеки.

В груди что-то падает до самого желудка, ударяет меня изнутри и подымается обратно. Пронесло.

Выходит, я принял за змею какого-то маленького, безобидного сверчка! Ха-ха… Вот уж точно — смешно!

«Не обманывай только самого себя. Ты хочешь жить! Ты совсем не хочешь, чтобы тебя застрелили сзади из пистолета».

«Хочешь жить — но не способен сделать ничего, чтобы бороться за эту жизнь».

«Потому что ты — трус! Трус! ТРУС!!! И всю жизнь был трусом! И храбрости твоей хватает только на то, чтобы бросать в глаза всем приходящим к тебе на испытание обвинения в шарлатанстве».

Ничтожный трус. Вот она, правда!

Тут я осознаю, что плачу. На этот раз — не от боли…

Неужели судьба специально, в отместку, уготовила мне это испытание?

«Нет никакой судьбы. И ты это знаешь. Есть только двое громил, которые однажды подходят на улице…»

На что это опирается моя голова, интересно?

Осторожно пододвигаюсь ближе, чтобы можно было дотянуться и пощупать руками. И пальцы нащупывают нечто гладкое, но при этом покрытое чем-то…

Чем-то? Волосками, как…

ТРУП?! Значит, правда, что я не первый…

И тут сознание наконец оставляет меня…

* * *

— …Не спать!

Яркий свет, слишком яркий, чтобы на него смотреть. Не хочу открывать глаза.

— Я кому сказал, не спать! Быстро встал, паскуда!

Нога прикладывается к моему боку дважды, и дыхание сбивается. Заставляю себя открыть глаза, и вижу большое светлое пятно — наверное, от фонаря.

«Солнышко в руках…»

— Я должен дважды повторять?

«Сейчас кого-то будут убивать», — всплывает откуда-то в памяти.

— Не… не… надо… я… сейчас…

— Хрыч, ну ты человек или где? Как он встанет, если у него руки связаны?

— А вот так и встанет! Гадить умеет, а вставать типа нет? Я кому говорю, педрило!

Пытаюсь шевельнуться, изображаю видимость движения. На миг мне удается оторвать спину от пола, и тут же такая боль в груди пронзает меня, что я падаю обратно, и слезы наворачиваются на глаза.

— А-а-а!

Еще удар…

— Не… б-бейте, я… — кашляю, и окончание фразы теряется.

— Слыш, Моряк, я придумал. Ща я ему яйца отрежу, он у меня вмиг зашевелится!

— А мож не стоит? Чудному не понравится…

— Ты помнишь, шо он сказал? Шобы жив остался. Типа он после этого сдохнет? Не сдохнет. Зато выделываться не будет.

— А, ладно. Тока ты сам. Я лучше отсюда посмотрю.

— Ну как хошь. Я и без тебя справлюсь. Слышь ты, профессор! Зырь сюда. Вона орудие!

Я с трудом различаю в его руке что-то блестящее и скорее догадываюсь, чем вижу, что это нож.

Но ведь он не сделает этого на самом деле, ведь правда? Правда?

…отрезаны уши и еще кое-что…

«Не обманывай хотя бы сам себя!»

Шум в ушах, и все вокруг становится серым.

Вот и конец… Теперь уже все равно…

— Эй, ты! Интеллигент!

— Я те говорил — не надо…

— Не, смотри. Ща очухается!

Никаких новых ощущений. Все такая же равномерная боль по всему телу. А может, организм просто перестал воспринимать новую боль, как будто достиг порога, выше которого уже не подняться?

Хорошо, что мой желудок давно опустошен…

— Ну че ты, дурик? Я ж типа пошутил! На этот раз пошутил. Правда, Моряк?

— Ясен хрен — шю-утка! Сначала Чудной все шо надо отрежет, а там уже и мы. Правильно?

— Гы-гы.

— Ну тащи его сюда. Чудной заждался небось.

— Ун момент. Тяжелый, сука! Бля, да ты будешь стоять или нет? А то я ножик далеко не прятал!

Хрыч пытается удержать меня на ногах. Я хочу, очень хочу ему в этом помочь, но ноги подкашиваются, не в силах служить опорой моему телу. Нож мелькает в правой руке бандита, но даже его вид не может заставить мой организм сделать то, что я от него требую.