В третью стражу. Автономное плавание - И. А. Намор Страница 58

На четвертый день утром он все-таки расстался с кузиной Кисси, условившись встретиться здесь же, в Париже, через несколько дней. И Кейт благополучно уехала в Голландию на встречу с подругой, не подозревая, впрочем, что Олег тоже предполагает – хоть и чуть позже – увидеться с Татьяной. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен наконец самому себе. Тут-то и выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть на самом деле работы нашлось выше крыши: хоть официальной – фашистской, хоть неофициальной – попаданческой, но ничего «такого» делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, – а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе – случайно или умышленно, но Кейт проболтается об их «парижских каникулах». Разумеется, это было бы неприятно, но…

«Сам дурак!» – твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучиться сожалениями, как девица, – то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!), или и вовсе давшая, но не тому, – Олег полагал излишним. Один черт, ничего уже не исправишь, только изведешься весь.

Просмотрев четыре фильма подряд – говенные, надо сказать, фильмы, но зато аутентичные – и хлопнув в промежутках и после по рюмахе коньяку, Олег пришел к выводу, что жизнь все-таки хороша и жить хорошо. Теперь можно бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег все-таки снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И где теперь его черти носят?

Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой скрепя сердце указал номер телефона отеля. Сделал он это вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиена хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало: в отеле кроме Шаунбурга живет еще как минимум три десятка мужиков и немалое количество баб, так что иди узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?

Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане и отправился на боковую. И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания…

* * *

– Где тебя черти носят? – Олег ни радости от встречи, ни раздражения, накопившегося за время ожидания, скрывать не собирался. – Я, как дурак, несусь через всю Европу, прибегаю в Париж, а его, понимаешь, нет и все.

Самое смешное, что «немец» осыпался с Ицковича, как сухая шелуха с лука, стоило только остаться наедине с Федорчуком и убедиться (разумеется, чисто автоматически), что двери закрыты, свидетелей нет и никто не удивится, что Себастиан фон Шаунбург заговорил вдруг по-русски. Да не абы как, а с так называемым «южнорусским» певучим акцентом, который на самом деле просто акцент другого языка, ставшего для Ицковича основным за прошедшие тридцать лет.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Федорчук, тоже переходя на русский. – Так получилось. Я сначала думал, ну день, ну два, а получилась почти неделя…

Что-то в его голосе было, что-то такое, что заставило Олега тут же насторожиться.

– И где же ты ошивался? – спросил он, сам не зная, чего, собственно, ждет.

– В Гааге, в Ницце… – нарочито беззаботным тоном ответил Федорчук. – Выпить хочешь?

– Хочу… Стоп! В Гааге. Ты, случаем, не?..

– Не что? – по-детски наивно переспросил Федорчук, выставляя на стол бутылку кальвадоса. – Ключница делала…

– Кривицкий?

– Да, – кивнул Виктор едва ли не с облегчением. Он уже взял себя в руки и теперь смотрел на Олега спокойно, даже с вызовом.

– И?..

– Покойник просил более о нем не беспокоиться, – Федорчук разлил водку по стаканчикам, живо напомнившим Ицковичу что-то из давно ушедшего в историю быта пятидесятых-шестидесятых годов, захваченного им буквально краешком – в раннем малолетстве, но вот ведь, не забытого и даже, напротив, оказавшегося сейчас близким, едва ли не родным.

«Какую, к черту, историю?!» – спохватился Олег, сообразив, что до шестидесятых еще двадцать лет, и каких лет.

– Рассказывай! – попросил он и замолчал на следующие полчаса, пока Виктор неторопливо повествовал о своем житье-бытье после памятного «заседания» в Амстердаме. Ицкович другу не мешал, слушал внимательно, обдумывал услышанное и на ус мотал, а потому пил умеренно, растянув, убогий – дай бог, если восьмидесятиграммовый – стаканчик на тридцать пять минут.

– Значит, думаешь, это был курьер? – спросил после того, как Виктор замолчал.

– Ну, стопроцентной уверенности у меня, как понимаешь, нет, но дамочка на такую роль вполне подходящая…

– В газетах ничего не было…

– Так и фигура не та, – пожал плечами Виктор. – Подумаешь, какой-то лавочник из Гааги. Они же не знают, кто он такой. Полиция наверняка версию самоубийства отрабатывает.

– Даже так? И как ты это инсценировал?

– Если бы… Да тут промашка вышла, – тяжело вздохнул Федорчук и тряхнул головой. – Проворонил я его. Не просчитал до конца… Это, знаешь ли…

– Теперь знаю, – криво усмехнулся Олег.

– У тебя что, тоже «клиент» на тот свет сам ускользнул?!

– Нет, не сам. Думаешь, я хуже тебя? – вскинулся Ицкович. – Да и не лучше… – Махнул он рукой, успокаиваясь. – Все мы теперь немножко душегубы. Гейнлейна я грохнул. В Праге.

– Господи, Цыц! Ну, ты даешь! Его-то за что?

– За что как раз есть, даже если и авансом, но вот в смысле ценности этого кадра для истории… тут я с тобой полностью согласен, Витя. Но… – поднял указательный палец Олег, – нет худа без добра!

– Так… – прищурился Виктор.

– Я встретил еще одного попаданца.

– Да ты шо! – А вот это было даже смешно. Дело в том, что в течение всего этого разговора Олегу приходилось делать над собой изрядное усилие, чтобы видеть в этом породистом «белогвардейчике» Витьку Федорчука. Получалось плохо. Закроешь глаза, и вроде бы Витька. Ну, голос другой, разумеется, но как будто интонация знакомая, словечки… А потом посмотришь, и все. Как и не было узнавания, да и кого узнавать-то? Чужое лицо, незнакомые глаза, фигура, фактура, стиль. Все чужое. А вот сейчас – на нерве, на сильной эмоции – через условно знакомую внешность прорвался-таки, пусть и на одно только мгновение, настоящий Витька Федорчук. Аутентичный, узнаваемый не глазами даже, а потрохами.

– То, что слышал! – улыбнулся довольный произведенным эффектом Олег. – Мы не одиноки во вселенной.

– Кто?

– Давай пока без подробностей.