Диаспора - Борис Иванов Страница 56

«Плохо дело! — подумал Анатолий. — Потеряемся мы этак к черту...» Он еще раз окинул плато тревожным взором. И увидел огни. Цепочки огней.

Неяркие — словно от коптящих смоляных факелов — огни эти двигались друг за другом, перестраиваясь, огибая невидимые преграды, исчезая и появляясь вновь. Анатолий насчитал три такие цепочки — по неполной дюжине огоньков в каждой — вблизи, не более чем в полутора километрах от «пальца», и еще пять или шесть таких цепочек блуждали вдали — на грани видимости.

Подняв лицо к небу, Смольский поежился. Там, в хрустальной, чужой высоте, тоже происходило неладное: одна за другой, словно светлые зерна, склеванные невидимой в темноте птицей, с небосвода исчезали звезды. Лик единственной из двух лун Инферны, которая видна была в этот час над горизонтом, тоже помрачился, стал расплываться туманным пятном, норовил утонуть во тьме.

Анатолий перевел ручной лазерный прожектор на максимальную яркость и три раза «выстрелил» лучом в направлении почти совсем уже утонувших в дымке товарищей. В ответ ему просигналили — тоже три раза. Без всякой уверенности в том, что спутники видят его достаточно хорошо, он несколько раз отмахнул рукой с фонарем в сторону странных огненных цепочек и торопливо начал спускаться с каменной башни — вниз, в зыбкую мглу. Спуск занял у него гораздо больше времени, чем восхождение. Должно быть, потому, что тогда — карабкаясь вверх — он почти не оглядывался вниз, в вырастающую под ногами пропасть, а сейчас эта пропасть постоянно маячила перед ним, и липкий страх, который он умел выключать раньше, теперь сковывал его движения, делал их суетливыми и беспомощными.

«Черт, — подумал он, — здорово я поломался...»

Только очутившись на скалистой тверди плато, он понял все коварство здешнего тумана. В отличие от земного, стеной стоящего, скрывающего все уже в двух шагах, горный туман Инферны будто и не существовал вблизи и лишь где-то в полусотне шагов заставлял контуры предметов расплываться, скрывал их очертания, оставаясь словно бы незаметен сам. А дальше простиралась уже зернистая, мерцающая Вселенная. Вселенная без границ, без формы. Вообще никакая. Ничто из ничего сотворенное... И из этого ничто до Смольского докатился звук выстрела. И сразу за ним — второго.

«Кэп свинтил глушитель и лупит в белый свет, — сообразил Анатолий. — Сигналит нам с Микисом». Он выкрикнул зычное «эгей!» и пошел на звук. Кэп успел пальнуть еще три или четыре раза, когда вдруг что-то еще добавилось к глухой, ватной тишине, поглотившей все звуки простиравшейся вокруг каменной долины.

Казалось, какая-то птица, большая и бестолковая, попробовала подать голос там — в тоскливой мгле. Попробовала, да передумала и замолкла с каким-то преглупым всхлипом.

Вспомнив о своем нерадивом подопечном, Анатолий прикинул, что этот придушенный звук пришел к нему как раз с той стороны, где, по его прикидке, должен был передвигаться оказавшийся брошенным на произвол судьбы владелец «Риалти». Анатолий быстро и встревоженно развернулся в этом направлении.

— Эй! — заорал он, сложив руки рупором. — Микис!.. Бобер! Палладини, короче говоря!!! Отзовись, черт побери!!!

Ответом ему было донесшееся из неопределенного далека квохтанье, за которым последовал совсем уж еле слышный в тумане звук, напоминающий удар чего-то достаточно тяжелого оземь.

— Да не молчите же вы, черт вас дери! — окончательно обозлившись и начиная по-настоящему пугаться, заорал Смольский.

Он проклинал сейчас все — и мгновенно навалившийся на плато туман, и идиотскую затею кэпа, и клятого придурка Палладини, и себя самого...

— Эй, что у тебя там?! — продолжал надрываться он. — Иди на мой голос! И отзовись! Оглох, что ли?! Отзывайся!!!

Шагать в зыбкий мрак самому, искать наобум в проклятой мгле злосчастного Палладини было безумием чистой воды. «И Микиса не найду, и сам вконец потеряюсь, — резонно прикинул Смольский. — В трещину или каверну какую-нибудь навернусь — как пить дать... Гос-с-поди, как же быть-то?» Он напряженно пытался высмотреть в тумане хоть что-то. И — как ему стало казаться — разглядел.

Снова — огни. Они хороводили в темноте — где-то там, на грани видимости — то ли в поисках чего-то, то ли исполняя какой-то непонятный обряд. А может быть, только мерещились разыгравшемуся воображению профессионального сочинителя.

Скрипнув зубами от злости на тюфяка Микиса, на бездушных авантюристов Джорджа Листера и Кирилла Николаева, а более всего — на самого себя, позволившего бросить одного, под чужим небом, совершенно беспомощного и беззащитного растяпу, Смольский совершил то, что делать себе только что категорически запретил: вытащил из пристегнутого к поясу чехла свою «пукалку», снял ее с предохранителя и, держа оружие наготове, двинулся в направлении источника непонятного звука и призрачного света. Откуда-то из пространства, по правую руку от него, снова донеслись хлопки выстрелов. Капитан Джордж Листер проявлял беспокойство — и не без основания.