Дорога на Дамаск - Линда Эванс Страница 53

Саймон поморщился. Вместо того чтобы успокоить население, президент напугал его еще больше, назвав злосчастное происшествие преступлением, совершенным неизвестными злодеями. Судя по всему, он был прав, но миллионы людей по всей планете уже имели возможность увидеть на экранах, как полицейские избивают дубинками демонстрантов и травят толпу слезоточивым газом. Насмотревшись таких кадров, можно было с легкостью предположить, что именно полиция применила нервно-паралитический газ. Даже Саймону сначала пришло в голову именно это.

Не желая публично признать, что газ мог применить действовавший по чьему-то приказу или по собственной инициативе полицейский чин, президент Эндрюс лишь терял остатки доверия джефферсонцев. Теперь огромное количество возмущенных его поведением избирателей наверняка отдаст свои голоса ДЖАБ’е! Саймон не знал, стал ли Эндрюс жертвой заговора, но президент только что совершил то, к чему его всеми силами подталкивал Витторио Санторини, — оказался в центре катастрофических событий и расписался в собственном бессилии.

Незадолго до полуночи Джон Эндрюс ввел военное положение во всех крупных городах Джефферсона и объявил по всей планете комендантский час. Теперь Кафари не могла до утра появиться на улице. Саймон провел бессонную ночь, удрученно наблюдая за развитием ситуации. Солдаты с боевым оружием не позволили толпе грабить магазины, озлобленные мародеры разошлись по домам, сели за компьютеры, вышли в информационную сеть и яростно обрушились на президента Эндрюса и его сторонников.

Множество людей желало посетить в информационной сети страницу ДЖАБ’ы, где непрерывно транслировались новости и повторялись записи выступления Санторини. К утру стало ясно, что президент Эндрюс был прав хотя бы в одном: большинству пострадавших суждено было выжить. Почти все они уже были дома, а газ оказался нестойким и быстро превращался в безвредное инертное вещество. Умерли лишь те, кто страдал от астмы или сердечной недостаточности, те, кого затоптала метавшаяся толпа, а также те, кто упал с высоких лестниц или потерял сознание за рулем автомобиля.

Стоило правительству намекнуть, что к применению газа могут быть причастны Витторио Санторини или другие руководители ДЖАБ’ы, как беспорядки вспыхнули с новой силой, и Джону Эндрюсу пришлось созвать новую пресс-конференцию, на которой он сказал:

«Мы продолжаем тщательное расследование действий полиции, гражданских лиц и военных, пытаясь выяснить, откуда взялся этот газ. Он мог храниться в арсеналах Джефферсона для отражения нападения инопланетян. Его могли недавно изготовить на нашей планете или привезти извне. У нас пока нет неопровержимых доказательств причастности к этому гнусному деянию отдельных лиц или групп нашего населения. В их отсутствие мое правительство не может мириться с бездоказательными обвинениями в адрес Витторио Санторини и его товарищей по партии. Ради восстановления общественного порядка и защиты гражданских прав тех, кого, к нашему глубокому прискорбию, упомянули в числе возможных подозреваемых, я объявляю президентскую амнистию всем людям и организациям, связанным с этим злополучным инцидентом. Мы призываем население разойтись по домам и надеемся, что нам больше не придется прибегать к таким мерам, как военное положение и комендантский час».

Саймон застонал. Он устало тер слезящиеся, покрасневшие глаза. Конечно, амнистия таким людям, как Витторио Санторини, может сейчас немного успокоить даже самую оголтелую часть его сторонников, но в конечном итоге она повлечет за собой катастрофические последствия! Саймон неплохо разбирался в истории Прародины-Земли и знал, что бывает, если потакать громилам и террористам. От них можно откупиться лишь на время. В средние века Англия как-то заплатила деньги кровожадным датским викингам, чтобы те оставили ее в покое. Те взяли выкуп и убрались восвояси, но скоро вернулись и потребовали еще больше денег, и так продолжалось без конца.

Джон Эндрюс и так уже провалил предвыборную кампанию, а теперь сделал все, чтобы Витторио Санторини почувствовал свою безнаказанность. Будущее Джефферсона внезапно стало беспросветно серым, как декабрьское небо. Единственным светлым моментом за все утро стало возвращение домой живой и невредимой Кафари. Она еле стояла на ногах от усталости. Ее взгляд казался потухшим, а под глазами залегли темные тени. Саймон несколько мгновений сжимал жену в объятиях, а потом взял в ладони ее лицо.

— Тебе надо поспать, — прошептал он.

— Тебе тоже.

— Я скоро лягу, милая, но сейчас на меня действуют стимуляторы. Мне нельзя спать, пока все не улеглось… Вы с нашей дочерью сейчас будете спать, — добавил он, взял Кафари на руки и отнес ее в спальню.

— Я хочу есть, — запротестовала она.

— Сейчас я что-нибудь придумаю.

Уложив жену на подушки, Саймон приготовил большой бутерброд, разогрел суп и поставил еду на поднос. Войдя в спальню, он замер, а потом осторожно поставил поднос на столик у двери. Кафари спала. Во сне она больше походила на уставшую девочку, а не ждущую ребенка женщину, проведшую всю ночь в запертой машине с пистолетом в руках. Саймон подошел к кровати и погладил жену по лбу, но Кафари даже не пошевелилась. Он осторожно накрыл ее одеялом и вышел на цыпочках, захватив с собой поднос. У него за спиной негромко щелкнула дверь. Кафари наконец вернулась! Сейчас Саймону было достаточно и этого, чтобы чувствовать себя счастливым. А новый день принесет новые тревоги…

III

Солнце клонилось к вечеру. Греясь в его теплых лучах, Кафари шагала от восстановленного технического центра космопорта к стоянке аэромобилей. Ветерок, летящий с шумевшего неподалеку моря, немного подбодрил ее. Кафари пришлось провести рабочий день в обществе коллег, кинувшихся на подброшенную им ДЖАБ’ой приманку, как безмозглая рыба, и теперь у нее звенело в ушах от бесконечных рассуждений о светлом будущем, уготованном Джефферсону Витторио Санторини. Она с трудом сдерживалась, чтобы не ответить резкой отповедью тем, кто спрашивал, какое впечатление произвело на нее выступление этого великого человека и каково было находиться там, где убийцы в полицейских мундирах избивали беззащитных людей, мирно выражавших свои политические убеждения.

Кафари дорожила своей работой. Поэтому она ограничилась ничего не значащими фразами и дала себе зарок никогда никому не рассказывать о своей частной жизни. По правде говоря, большинство коллег, которые, затаив дыхание, расспрашивали ее о подробностях произошедшего, были разочарованы тем, что ей не пришлось испытать на себе действие нервно-паралитического газа. Теперь Кафари с трудом сдерживалась, отбиваясь от наседавших на нее уже пятый день подряд любителей леденящих душу подробностей, репортеров и усердных агитаторов ДЖАБ’ы, которые не могли пройти мимо женщины, спасшей жизнь президента Лендана и отравленной головорезами Джона Эндрюса.

Добравшись до аэромобиля, Кафари увидела нечто, переполнившее чашу ее терпения. Какой-то мерзкий агитатор налепил прямо на борт ее машины огромную наклейку, ярко-красными буквами кричавшую: «ДЖАБ’а всегда права!»

Кафари стала яростно отдирать намертво приклеившуюся наклейку. Обломав себе ногти и исцарапав борт нового аэромобиля, она окончательно вышла из себя и поклялась вытравить эту надпись кислотой и перекрасить железо. Неуклюже забравшись в автомобиль, Кафари осторожно пристегнулась и рявкнула в микрофон психотронной системы, приказав аэромобилю доставить ее на посадочную площадку рядом с избирательным участком в Каламетском каньоне.