Человек напротив - Вячеслав Рыбаков Страница 53

– Так, – сказал он, старательно суровея голосом. – Когда вы в последний раз видели Валерия Вербицкого?

Симагин молчал.

Листровой вскинул глаза и тут же опустил, снова напоровшись на взгляд Симагина.

– Послушайте, – сдерживаясь, заговорил Листровой. – Я не уверен в вашей виновности, несмотря на очевидность многих улик. Но только вы можете прояснить ситуацию и мне помочь. В каких отношениях вы были с потерпевшей?

Симагин молчал. Листровой снова начал закипать всерьез.

– Откуда у вас этот бандитский нож? Кто его дал вам?

Молчание

– В котором часу, – вот уж неожиданно выскочил классический оборот, навеянный на Листрового женщиной Асей, – вы пришли к вашей ученице?

Симагин молчал. Увесистая капля крови скатилась наконец с его губы, прочертила подбородок и повисла, не в силах оторваться. Стала подсыхать. Симагин даже не пытался ее стереть.

– Она сама? – попытавшись разыграть лицом и голосом мужское понимание, спросил Листровой. – Она спровоцировала вас сама?

Симагин молчал и смотрел не мигая. В его глазах отражалось бьющее в окно предвечернее солнце.

По-настоящему Листровому закипеть так и не удалось. Вместо ярости он ощутил вдруг безмерную, растворяющую все мышцы и кости усталость.

– Хорошо, – сказал он. – Есть ли у вас жалобы?

– Нет, – внятно ответил Симагин.

Это только и смог зафиксировать Листровой в протоколе. На вопросы подозреваемый отвечать отказался, жалоб не имеет.

– Прочтите и распишитесь, – угрюмо сказал он, придвигая жалкий листок к Симагину.

Оставшись один, Листровой угрюмо подпер голову ладонями и с минуту сидел, уже не пытаясь ничего выдумать. Он просто не знал, что выдумывать. И не знал, что делать.

Вернее, знал. Но он знал также, что делать этого – нельзя. Никак нельзя. Немыслимо. Невозможно.

Затрезвонил телефон. Листровой сорвал трубку.

– Листровой! – рявкнул он. Из трубки забубнили, и буквально через полминуты лицо Листрового вытянулось, а потом – сморщилось, словно он разжевал лимон.

Подполковник Бероев запер сейф и уже шагнул было к двери, направляясь в буфет пообедать – хотя какой там обед, перекусить просто, – как вдруг дверь открылась сама, и в проем засунулась улыбающаяся физиономия коллеги из кабинета напротив. Фамилия коллеги была Васнецов, и стоило только Бероеву ее услышать или даже просто мысленно произнести, как сразу мерещились ему сказочно-сладкие, из иных времен и иной жизни, репродукции в "Родной речи", лежащей на не по росту второклашки высокой и большой парте. Иван Царевич на Сером Волке, три богатыря, витязь на распутье, Снегурочки и Аленушки всевозможные… Но наш Васнецов был покруче того. Снегурочки и Аленушки к нему сами ходили – живьем, стадами – и аккуратно, обстоятельно рапортовали устно и письменно, что, как, когда и с какими интонациями произносили интимно ими обслуживаемые в гостиницах интуристы, с кем они, сердешные, встречались, что ели, что пили и чуть ли не какой был у них стул.

– Денис, Денис! – с улыбкой сказал майор Васнецов. – Тебе сюрприз!

– Что такое? – остановился Бероев. По совести сказать, он терпеть не мог васнецовской бесцеремонности. Хоть бы постучался, художник хренов!

– Помнишь такую фамилию – Симагин? Андрей Андреевич?

– Андрей Симагин? Помню… Неудавшийся гений из вайсбродовской лаборатории.

– Во. То-то я смотрю – знакомо звучит…

– А что это ты вдруг? Дело давнее. От лаборатории одно, похоже, название осталось, результат нулевой…

– А вот глянь. Как там у Экзюпери? – Васнецов слыл интеллигентом и старался поддерживать этот имидж в глазах коллег, хотя на черта ему это надо было, не смог бы и сам ответить. Видимо, привык пускать Аленушкам пыль в глаза, и даже когда Аленушки его не слышали, уже не мог остановиться. – Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу приведи в порядок свою планету. Вот и я: проснусь, приду, сяду за стол – и обязательно требую сводку происшествий по городу за истекшие сутки. Трачу каких-то полчаса, а иногда встречаются любопытные материальчики к размышлению. Вот и нынче… – и Васнецов протянул Бероеву обширную распечатку, а потом, для вящей понятности, провел ногтем, полным так называемых "подарков" – белых пятнышек, якобы авитаминозных, – по надлежащей строке.

Бероев прочитал, и у него волосы дыбом встали.

– Ни фига себе, – потрясенно сказал он.

– Листья дуба, – улыбаясь, сказал довольный собой Васнецов, – падают с ясеня. Ни фига себе, ни фига себе…

– Это точно, – проговорил Бероев, повторно вчитываясь в скупые фразы сообщения – одного из многих и многих. – Дуба с ясеня… Ну, спасибо. Удружил.

– Рад стараться, господин подштандартенфюрер.

– Тогда уж унтер…

– Точно. Как ты быстро соображаешь!

– Ни черта я не соображаю. Чтобы этот теленок учинил двойное убийство…

– Теленок-то теленок, а дятла твоего чуть не перевербовал, ты сам рассказывал.

– Да, было что-то… А! Он ему отбитые в армии почки пообещал вылечить посредством успешного завершения работ. Можно понять.

– Вылечил?

– Мабуть, и вылечил бы, да воз и ныне там… Наоборот, лекарь с воза давно спрыгнул… Я уж его и потерял, признаться.

– А он обиделся и решил о себе напомнить.

– Похоже на то. Может, конечно, это действительно чистая уголовка, но проверить надо. Прости-прощай мой бутерброд!

– Хочешь, я тебе прихвачу? С икрой, с карбонатом?

– И с икрой, и с карбонатом… Спасибо, живописец.

– Не за что. Любуйся на здоровье.

Васнецов ушел, оставив распечатку – "Мне уже не надо, я все просмотрел", – а Бероев вернулся за стол и принялся почти без запинки нащелкивать на клавиатуре – клавке, как все они теперь с гордой небрежностью говорили, постепенно начиная ощущать себя продвинутыми пользователями – нужные ключи. И одновременно роясь в памяти.

Да; с этой лабораторией он имел в свое время немало головной боли. Курируя весь институт, он попервоначалу на вайсбродовских мечтателей и внимание-то не очень обращал, в институте занимались проблемками, казалось бы, и более серьезными. Во всяком случае, более практическими. А тут биоспектралистика какая-то, волновая диагностика, борьба с биологическими последствиями радиозашумления среды… Если бы не Вадик Кашинский, Бероев, возможно, и не обратил бы внимания на этого Симагина, который ни карьеры не делал, ни от овощебаз не уклонялся, штаны просиживал, как ненормальный – словом, был самой, пожалуй, незаметной фигурой в коллективе. Вайсброд – руководитель и зачинатель, ученый с мировым именем, старый еврей твердокаменной советской выпечки, хлебом его не корми, дай только послужить Родине; естественно, все время за ним глаз да глаз. Карамышев – серьезный работник, Талант, очевидный кандидат на место Вайсброда, когда тот сойдет с круга. Конечно, под неусыпным… Юная красотка Вера Автандиловна. Чрезвычайно общительная и обаятельная, попробовали было ее даже к делу приспособить, но на контакт не пошла… родственники в Грузии, а уже к концу перестройки, когда грузины принялись бухтеть о независимости, этот фактор, прежде совершенно не значимый, стал обретать вес; Бероеву ли не знать! Под колпаком красотка… Технарь Володя, золотые руки, сын все время болен, а лекарства дороги – мало ли, что он там из лабораторного имущества намастерит своими золотыми руками и загонит невесть кому, чтобы на лекарства хватало… значит, иди, Бероев, и смотри. В оба. Ну, и все остальные – тоже с каким-нибудь настораживающим изъянчиком. А Симагин – что… ученик Вайсброда, преданная собачонка при учителе, бегает, суетится, высунув язык. Служи! Служит…