Война и честь - Дэвид Марк Вебер Страница 51

Оставалось радоваться одному: ей удалось уговорить обоих родителей спокойно отсидеться на Грейсоне. Кое-кому пришлось бы очень плохо, если бы её отец находился сейчас в Звездном Королевстве, ибо Альфред Харрингтон был вежливым и мягким человеком, но Хонор прекрасно знала, от кого унаследовала свой взрывной характер. Мало кто видел, как её отец выходит из себя; и не все видевшие выжили. Впрочем, это было ещё в те времена, когда он служил в военном флоте, и сам он почти никогда не говорил об этом даже с ней.

А с мамой было бы еще хуже. Намного хуже. На Беовульфе, в том мире, где родилась Алисон Чоу Харрингтон, общество хохотало бы как безумное над идиотской идеей о том, что чьи-то сердечные дела могут волновать кого-то еще, кроме непосредственно задействованных сторон. Суть брачных обетов Александеров на весах общественного мнения Беовульфа имела бы свой вес, но беовульфианцы заключили бы, со здоровым рационализмом, что если оные задействованные стороны – все задействованные стороны – решили видоизменить свои обеты, то это их личное дело. В любом случае, сама мысль о том, что личная жизнь способна повлиять на политическую, была для них смехотворна.

В этом смысле Алисон Харрингтон, несмотря на то что уже почти целый стандартный век была гражданкой Звездного Королевства, во многом оставалась истинной уроженкой Беовульфа. И матерью Хонор. Её последние письма излучали такую раскаленную добела ярость, что Хонор каждый раз вздрагивала, когда представляла себе, как развернулась бы Алисон на каком-нибудь там «В огонь». И не дай Бог им с Региной Клозель оказаться в одной комнате. Её мать была миниатюрной женщиной, но древесные коты тоже невелики.

* * *

Последняя мысль вернула Хонор к действительности. Она подняла глаза на королеву и вздохнула.

– Я не знаю, Елизавета, – сказала она.

Голос прозвучал глухо и выдал её. Плечи её опустились, она устало потерла глаза правой рукой.

– Я просто больше не знаю, что может нам помочь. Возможно, отъезд на Грейсон – это ошибка, но я знаю наверняка только одно: каждый день, который я провожу здесь, появляясь на заседаниях Палаты Лордов, кажется, делает ситуацию только хуже.

– Это моя вина, – грустно ответила Елизавета. – Мне следовало управляться лучше. Вилли пытался меня уговаривать, но я была слишком зла, слишком обижена, чтобы слушать. Вбить в мою голову немного здравого смысла был способен только Аллен Саммерваль, а он умер.

– Елизавета… – начала Хонор, но королева покачала головой.

– Мне следовало сдерживаться, – сказала она. – Действовать разумно, пока не найдется способ расколоть их. А я объявила им войну. Естественно, они только сплотились!

– Что надо было делать, а что не надо – это сейчас уже не важно, – мягко сказала Хонор. – Лично я не думаю, что у нас были реальные шансы вбить между ними клин. Особенно, когда над ними нависла угроза появления сан-мартинских пэров.

– Значит, я должна была идти на крайние меры, – с горечью произнесла Елизавета. – Я должна была сказать: «к черту конституционный кризис» и не утвердить Высокого Хребта премьер-министром. Пусть бы попробовали порулить без поддержки Короны!

– Это бы шло вразрез со всеми существующими конституционными прецедентами, – парировала Хонор. В самообвинениях королева тоже не знала меры и нуждалась в защите от самой себя.

– Ну и что? Прецедент можно подправить. Или заменить другим!

– В разгар войны? – возразила Хонор.

– Войны, которую мы выигрывали… пока я не допустила, чтобы эти сволочные ублюдки приняли «перемирие» Сен-Жюста! – огрызнулась королева.

– Прекрати, Елизавета! – Хонор посмотрела на свою повелительницу почти сердито. – Задним умом все сильны, и ты не исключение, но сейчас твои гадания ничего не изменят. Ты была как капитан в разгар сражения. Он должен решить, что ему делать сию секунду, под обстрелом ракет и лазеров. Потом, когда все кончится, любой может сесть у компьютера и проанализировать, что именно следовало сделать с учетом всех обстоятельств. Но ему-то нужно было принимать решение тогда, имея на руках только то, что он знал и предчувствовал во время боя, и когда никто не знал, чем всё закончится. И уж конечно ты не могла заподозрить, что правительство Высокого Хребта использует мирные переговоры для того, чтобы увернуться от выборов! Конечно, ты могла бы заставить их раскрыть свои карты. Но ты не умеешь ни предсказывать будущее, ни читать мысли. Альтернативой в тот момент был полный паралич власти, а окончание войны – далеко не очевидным. Поэтому ты решила не рисковать. И только потом Высокий Хребет загнал нас всех в ловушку этими своими бесконечными мирными переговорами. Никто не говорил, что он, Декруа и Новый Киев не разбираются в пружинах внутренней политики – особенно подлой её разновидности.

– Не говорил, – наконец согласилась Елизавета и вздохнула. – Жаль, что Конституция не дает мне власти распустить парламент и самой объявить новые выборы.

– И мне жаль. Но раз не дает, значит сделать этого ты не можешь. Что возвращает нас к моим проблемам. В отличие от тебя, Высокий Хребет может объявить новые выборы когда только пожелает. И он постарается использовать Хэмиша и меня до тех пор, пока это кровавое пиршество не склонит в его сторону результаты опросов общественного мнения. А вот тогда – придет его время.

– Может быть, ты права, – сдалась Елизавета, явно против воли. – Но даже если ты действительно права, Хонор, я не думаю, что отъезд домой на Грейсон хоть что-то исправит. Во-первых, это будет выглядеть так, будто они тебя вышвырнули. И, во-вторых, внутренняя политика Мантикоры – это ведь не все, о чем нам приходится беспокоиться, не так ли?

– Так. – Хонор опустила голову, ибо на этот раз королева была абсолютно права.

Нравы Звездного Королевства были по сути своей весьма либеральны, и «преступление» Хонор и Хэмиша в глазах мантикорцев состояло в том, что любой намек на интрижку между ними нарушал святость клятвы, которую граф Белой Гавани давал при совершении таинства брака. Другие религии и верования практиковали менее строгие версии брака, и каждая из них считалась в глазах общества столь же юридически законной и морально приемлемой, как и все остальные. Как ни странно, из-за этого предполагаемое преступление Хэмиша становилось более тяжким: он добровольно связал себя с женой совершенно определенными, глубоко личными обязательствами, при том что его не побуждали к этому никакие внешние требования, ни социальные, ни юридические. Если бы сейчас он отдал свою любовь другой женщине это означало бы, что он уклоняется от ответственности, которую ранее принял на себя по собственной воле. Это уже было очень плохо. А на Грейсоне, где – по крайней мере, до самого последнего времени – существовал единый религиозный и социальный кодекс и патриархальный институт брака, все воспринималось гораздо хуже.

Больше всего в грейсонцах Хонор удивляла сейчас не бурная реакция, а ничтожное число поверивших обвинениям. Она искренне ожидала, что большинство населения, особенно памятуя её связь с Полом, будет готово поверить в самое худшее и безоговорочно осудить. Но она ошиблась, и ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему так получилось.