Миллион открытых дверей - Джон Барнс Страница 51

— Власти не знают о том, что именно произошло, и нужно как можно скорее привлечь к этому их внимание, — добавил Тэни, а Прескотт энергично кивнул.

Мы убрали бочонок во временную кладовую и отошли в сторону, чтобы дать проход остальным.

— Ну все, кажется, — заключил Торвальд. — Посмотрите, не забыли ли вы в зале что-нибудь из своих вещей. Благодарю всех вас за то, что вы рационально отстаивали свои права.

Все заторопились по домам. Я предложил Торвальду доехать вместе со мной на такси до Центра, но у него, как выяснилось, есть еще какие-то неотложные дела, поэтому я поехал один. Окна я закрывать не стал — хотелось еще немного посмотреть на город. Сегодня ярко светила луна, поэтому видимость была отличной. Как ни странно, на улицах было довольно много пешеходов. Лица их были не видны, поскольку все они были в куртках с капюшонами и лицевыми пластинами. Трудно было понять, кто это такие и куда направляются.

Через какое-то время машина проехала сквозь длинную вереницу людей, бежавших по шоссе. Я не сумел их толком разглядеть, поскольку бежали они в ту же сторону, куда я ехал.

Когда я проехал еще один квартал, я наткнулся еще на одну шеренгу людей на проезжей части. Эти шли мне навстречу и расступились, чтобы дать мне дорогу.

Выйдя из машины, я бегом добежал до Центра и сразу поднялся наверх, чтобы переодеться в пижаму. Мною владело страстное желание надеть на себя что-нибудь легкое и удобное. Переодеваясь, я включил пульт, связался с кухней и заказал две теплые сладкие булочки и чашку горячего шоколада. Буквально через мгновение, когда я застегивал пижаму, послышался мелодичный звон, известивший меня о прибытии почты. Наверное, то было письмо от Маркабру или от отца, в любом случае какие-то вести с родины — оттуда, где не было таких дикостей, где художником можно было восхищаться за его талант, стиль и мастерство, а не за такие глупости, как храбрость и принципиальность. Мой дом… Куда я скоро вернусь…

Я торопливо спустился в кухню, где меня ожидала заказанная еда, устроился с булочками и шоколадом возле монитора и открыл последнее сообщение.

Судя по обратному адресу, письмо было от Маркабру. Давненько я от него не получал вестей, и потому стал с жадностью читать, как только письмо появилось на экране.

Дорогой Жиро.

У меня все в порядке, но я ужасно зол на тебя и думаю, ты этого намеренно добивался, потому что тот Жиро, которого я знал, иначе, как намеренно, просто не смог бы нанести такой обиды. Неужели тебе не приходило в голову мысли о том, что твоя репутация при Дворе зависит от меня, от того, что я храню память о тебе после того, как ты столь глупо удрал в эту промерзшую пустыню, от того, что я публично зачитываю твои письма?

Тем не менее в последних четырех письмах ты не написал ничего такого, что помогло бы мне публично восхвалять тебя. Кажется, ты только на то и способен, чтобы сплетничать о своих полоумных каледонских знакомых. При этом ты еще и пишешь о них без подобающей язвительности. Тебя, похоже, совершенно не интересуют те нововведения в моде, которые происходят благодаря мне, принцу-консорту. Подумал бы хотя бы о том, что мне, принцу-консорту, не так-то просто выкроить время для того, чтобы писать тебе личные письма обо всех этих важных делах!

Что происходит с твоей настоящей работой, спрашивается? Ты не присылаешь новых записей, не пишешь ни слова ни о finamor, ни о enseingnamen. Пишешь только о своем драгоценном Центре, как какой-нибудь трудоголик, для которого ничего на свете не существует, кроме работы. Ты стал таким же безликим и холодным, как этот ком снега, на который ты по-дурацки удрал, а та серьезность, с которой ты относишься к этим несчастным дикарям, только подтверждает то, каким ты стал хладнокровным, серьезным занудой — совсем как они.

Думаю, ты должен понять, в каком я положении, Жиро.

Я старался изо всех сил, порой сильно рискуя тем, что меня обвинят в сентиментальности, пытаясь сохранить твою репутацию, до которой тебе, похоже, нет никакого дела, поскольку ты никак не помогаешь мне поддерживать ее. В твоих письмах не было ни единого слова, какое помогло бы мне защитить мое высокое мнение о тебе. Неужели в тебе и вправду не осталось ничего аквитанского и ты уже не помнишь о том, что репутацию надо отстаивать постоянно? Или тебе это уже совсем безразлично?

Короче говоря, я больше не в состоянии воевать за твою репутацию, притом что люди не без причин отзываются о тебе как о зануде и даже хуже. Тебе отлично известно — хотя ты делаешь вид, что забыл об этом, — что своим поведением ты поставил меня в такое положение, когда enseingnamen вынуждает меня не драться, а устыдиться, поскольку высказываемые обвинения справедливы.

А они справедливы, Жиро.

Можешь считать, что для меня ты умер.

Маркабру.

Я медленно и внимательно перечитал письмо, механически пережевывая булки и запивая их шоколадом, поскольку понимал, что поесть надо. Я понимал, что Маркабру прав, но не мог представить, как я мог повести себя иначе. Да, я все делал именно так, как говорил Маркабру, и, безусловно, речь шла о серьезном оскорблении. Теперь мы могли бы с ним сразиться на дуэли, но о дружбе можно было забыть навсегда.

Мой лучший друг стал моим заклятым врагом, И все же…

Я доел булки и допил шоколад, не почувствовав вкуса, бросил посуду в регенератор и поспешил наверх, чтобы поскорее лечь в постель.

На лестнице я столкнулся с Торвальдом.

— Похоже, новости у тебя неважные, — заключил он по моему виду.

— Как и у тебя, — заметил я. — Торвальд, скажи откровенно: это я во всем виноват? Получается, что я вас подбил на все это? Если это так, то я готов принять всю вину на себя. Пусть меня депортируют.

— А тебе что, так хочется уехать?

— Нет, но… что ж, скажу честно: сейчас я очень затосковал по дому. Но я не поэтому так говорю. Просто мне неловко из-за того, что так получается. Стоило мне здесь появиться, и у вас сразу куча неприятностей, которых бы без меня и без Центра не было бы.

— Смотря что иметь в виду под неприятностями, — вздохнул Торвальд.

— Сальтини тебя уже допрашивал?

— А ты уже мыслишь как истинный каледонец. Нет, еще не допрашивал. Надо сказать, я удивлен, потому что по идее ему уже следовало бы это сделать. А с тобой он еще не побеседовал?

Я покачал головой.

— Наверное, с минуты на минуту позвонит, раз еще не звонил.

Торвальд кивнул и вдруг проговорил:

— Можно задать тебе личный вопрос?

— Я могу на него не ответить.

— Не ответишь — не обижусь. Скажи, ты только что получил очень неприятное письмо от своего друга Маркабру?

Я кивнул.

— Я потому спросил, — пояснил Торвальд, — что всякий раз, когда ты получаешь от него письмо, ты потом целый день грустный и злой, а сейчас вид у тебя такой, будто тебе на самом деле очень больно.