Харизма - Леонид Каганов Страница 50

- Никак, - говорю. - Не больно. Отключилась боль.

- Совсем не больно?

- Абсолютно. Даже утюга не чувствую. Как анестезия. Заморозка.

- Ничего себе заморозка! - Отец Амвросий снимает утюг и поворачивает на нем регулятор мощности. - Ну а так?

- Пока никак.

- Вообще-то, - вступает в разговор Габриэлыч, - в книге “Молот ведьм” я читал, что нечувствительные места на теле - это как раз признак бесовщины…

- Ага! Нечувствительные места! Да он же вон как извивался! - говорит Амвросий. - Я уж обрадовался, думал, минут десять - и бесы уйдут. А тут на тебе. Ишь партизан нашелся!

- А я чего? - говорю. - Я тут ни при чем. Отключилась боль. Я так думаю, что это как раз бесы ее выключили.

- Вот суки! - говорит Амвросий с чувством. - Ишь чему научились!

- Это, - говорю, - наверно, как с антибиотиками. Я читал, что как только новый антибиотик появится - всех микробов убивает. В сороковых годах даже простой пенициллин излечивал все, что угодно, за сутки - одной каплей. А чем дальше - тем больше микробы приспосабливаются. Ну и бесы, наверно, за столько лет инквизиции выработали иммунитет…

- Знаешь, не умничай тут, одержимый! - раздраженно перебивает отец Амвросий. - Что-то мы не так делаем… Что-то не так. Телефон есть? Позвоню Дарье Германовне на мобилу…

Габриэлыч приносит ему трубку, и Амвросий долго набирает номер.

- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети! - передразнивает он наконец. - Одно из двух: либо в нирване, либо в метро.

- Жареным пахнет! - вдруг озабоченно произносит Габриэлыч и принюхивается.

- Вот этого бы избежать бы… - говорит Амвросий. - Были у нас случаи… Тебе правда совсем не больно?

- Совсем, - говорю.

- Не брешешь? Побожись!

- Да какой мне смысл врать-то?

- Действительно, никакого. А дымок-то, дымок подымается! - Отец Амвросий тычет пальцем, и я вижу, что действительно по контуру утюга рвется дымок.

Тут у меня звонит мобильник. Точнее, не у меня, а в углу, где он лежит вместе со шмотками.

- Принесите, - говорю, - пожалуйста, мобилку мою. Габриэлыч мне приносит мобилку, прижимает к моему уху и держит.

- Але! - говорю.

- Але! - кричит на том конце голос, и я понимаю, что это Владик из телепередачи. - Алекс? Слушай, извини, что на мобилу! Тебе перезвонить куда-нибудь можно на городской, чтоб деньги твои не тратить?

- Нет, - говорю. - Занят я сейчас очень.

- Тогда я скоренько! В общем, звонили тут люди несколько дней назад, спрашивали, как с тобой связаться. Я им дал твой номер, правильно?

- Уже связались они со мной, - говорю. - И уже развязались.

- И второй вопрос: у нас готовится передача про клоунов. Как ты смотришь на то, чтобы…

- Нет, - говорю. - Извини. Не клоун я. Ни разу.

- Ты даже не дослушал! - обижается Владик.

- Извини, я сейчас не могу разговаривать, очень занят. На съемки больше не хочу.

- Почему?! Классная передача вышла, директор наш очень тебя хвалил! И Горохов тоже, спокойно отзывался… Люди звонят, тебя спрашивают! Сразу после передачи звонили, и вот сегодня утром звонил человек, я тоже дал ему твой номер!

- Еще один? Кто такой?

- Не знаю, кто и откуда, я спросил, как звать, он сказал - Клим.

- Клим?!

- Клим. Голос деловой, суровый. А что? Не надо было номер давать?

- Это я так, вспомнилось. Мало ли Климов на свете… Не давай больше никому мой номер!

- Хорошо, не дам больше. А может, они тебе работу хотят предложить?

- Этого я и боюсь.

Тут отец Амвросий трясет меня за руку:

- Одержимый! Бес-но-ва-т-ы-ый! Хватит болтать во время чина!

- Какого чина?

- Нет, вы на него полюбуйтесь! Второй день гонится и даже не знает, как процедура называется! Чин изгнания бесов! Немедленно оставь бесовскую мобилу, вон дымишься весь!

- Я не вовремя? - говорит Владик. - У тебя там гости, я слышу?

- Угу, - говорю. - Гости. Ждем, пока уйдут, а они все не уходят. Извини. Пока. Все! Убирайте от меня мобилу!

- Как выключается мобила? - спрашивает Габриэлыч. - А, вот, нашел.

Тут отец Амвросий снимает с меня утюг и ставит его рядом.

- Так нельзя работать, - говорит он раздраженно. - Звонки отвлекают, плоть не истязается.

- Почему не истязается? - удивляется Габриэлыч. - Вон красное пятно какое у него на теле! Ожог! Я так думаю, что плоть как раз истязается и бесы истязаются. А что сам одержимый не истязается - так это его святой дух хранит.

- Сколько работаю, - хмуро говорит отец Амвросий, - первый раз такое вижу. Обычно так извиваются - дай боже! А тут - боль он, видите ли, не чувствует… Хочет так, без труда, на халяву излечиться? Если бы так можно было от бесов избавиться, их бы уж, наверно, под общим наркозом давно изгоняли!

- Ну, если так нужна боль, - говорю, - я могу попробовать ее включить. Мне кажется, у меня получится.

- Ишь ты! Включать-выключать он умеет! Ну, включи, чего ж ты?

Я сосредоточился, как сосредоточивался, выращивая когти в первый раз. Представил боль такую, абстрактную боль, которая вокруг меня вьется таким черным облаком. И представил, что она в меня проникает со всех сторон. И тут же дико заболел обожженный живот. Настолько дико, что я прикусил до крови губу, чтобы не закричать.

- Во! - обрадовался отец Амвросий. - Нормально! Продолжаем!

И поставил снова мне утюг на живот. Дальше я помню смутно - все силы тратились на то, чтобы не давать боли уйти. А она все время норовила исчезнуть. Мне больно дико, я кричу, отец Амвросий в голос орет, молитвы читает, в бубен стучит, Габриэлыч сковородками звенит - в общем, понятно, да?

Кончилось тем, что в коридоре послышался дикий грохот, и через секунду в комнату ввалились… Догадываешься, да? Ну да, они. Менты. Человек шесть. Двое с пистолетами, остальные с автоматами. Габриэлыча и Амвросия тут же швырнули на пол, руки за голову, лицом вниз. Как я понял, вызвали их соседи - от воплей и шума. Ну и менты, видать, долго звонили в дверь, а мы и не слышали. Тогда они вызвали подкрепление и взломали дверь. А за дверью - шкаф. Ну, понятное дело, люди забаррикадировались. Они уронили шкаф, вломились в комнату… И видят…

Но их тоже можно понять, верно? В общем, Габриэлыча с Амвросием они уволокли сразу, с меня утюг сняли, а гвозди вынимать не стали - вызвали неотложку. Не знаю, вены, наверно, боялись повредить или вообще им запрещено в таких случаях лезть с непрофессиональной медицинской помощью.