Кровь и почва - Дмитрий Старицкий Страница 5

— Неизвестно, ваше императорское и королевское величество, — развел я руками. — Не имею от него никаких сведений.

Император закусил губу от досады, но раздражение свое на фельдмаршала вылил в другую форму.

— Достал ты меня, Савва. Повелеваю тебе впредь всегда и везде обращаться ко мне только кратким словом «государь». Привилегия у тебя теперь такая. Ясно?

— Так точно, государь. Ясно, — улыбнулся я. Хорошая привилегия. Значимая. А главное удобная.

— Уже лучше, — криво улыбнулся монарх и тут же встревожено спросил. — Где Молас?

— Еще в отлучке, государь. По своим делам где-то бегает.

— Что с Ремидием?

— Ему отрезали ноги по колени. Теперь он спит под опием. В вашей временной резиденции на втором этаже.

— А что у нас хорошего?

— Государь, пройдемте в дом, к камину. Там я все вам расскажу. Главное, что сегодня, похоже, атаковать нас никто не собирается.

— Да… — вымучено улыбнулся император. — Гвардия ночью не воюет. По уставу не положено. — И внезапно перешел на шепот, воровато оглядываясь, — Савва, мне эти гадские врачи выпить не дают. Ты мне достань немного коньяку. Неужели в подвалах дворца ни одной целой бутылки не осталось?

Императорский лесничий встретил меня в холле своего дома, руководя гренадерами, которые таскали охапки заранее наколотых сухих березовых дров. Старые поставки, наверное. Окрест охотничьего дворца я берез не видел.

— Ваша милость, — поклонился мне придворный, — я взял на себя смелость озаботиться теплом для царственных пациентов в этом госпитале, в который превратили мой дом.

Таки да — действительно госпиталь. На первом этаже комнаты врачей, малая операционная, аптека, кухня. Сестры милосердия и сиделки приходящие из семей дворцовых служителей, которые тут служат поколениями. И хотя они не считаются придворными чинами императора, но все давно потомственные дворяне, несмотря на физический труд, которым они занимаются. На втором этаже комнаты привилегированных пациентов — императора и рецкого герцога. Охрана и посыльные скороходы из огемских гвардейцев. Чуланчик без окна, который я себе определил как спальное место и уже засунул под топчан на всякий случай ручной пулемет тоже на втором этаже. Дверь в чулан в пределах видимости охраны императора и герцога.

Никакого недовольства моей наглой экспроприацией его жилья под нужды монарха императорский лесничий не выказывал. Наоборот казался гордым этим обстоятельством.

— Вы сами-то как устроились? — проявил я вежливость, хотя откровенно мне это было по барабану.

— В оружейном флигеле, где хранится охотничье оружие для гостей императорской охоты. На тот случай, если те приезжали без своего. Моей семье там удобно. А что тесно, то это же не навсегда, — улыбнулся он.

Лет ему было за шесть десятков. Седой совсем. Лицо морщинистое. Но двигался легко и упруго.

— На кого тут обычно охотились? — спросил я, чтобы что-то сказать. Мои мысли были заняты совсем другим.

— На благородного оленя, косуль, лосей и зайцев, ваша милость. По осени на фазанов. Зимой на лису и волка, хотя он и стал редкостью в последние годы здесь. Для охоты на кабана есть другой заказник у реки. Это отсюда на юг. Только вот разогнали сейчас взрывами да солдатами всю живность. Да и побили много. Дорвались гвардейцы до запретного — на кострах сейчас косуль жарят. Придется мне года два зверей заново приваживать до былого поголовья.

И опять никакого недовольства в голосе. Только понимание ситуации. И еще горечь.

— Почти ручные были косули…

— Сколько у вас егерей в охотничьем хозяйстве? — поменял я тему. Не до косуль сейчас, когда император в опасности.

— Два десятка, ваша милость, — ответил он, долго не раздумывая.

— Вооружены?

— А как же, ваша милость. Они же императорские ловчие егеря. И стреляют все очень метко.

— Вы мне их одолжите на несколько дней? Как проводников. Они же вокруг все тропки знают.

— Как прикажете, ваша милость, — поклонился он.

— Лыжи есть?

— А как же, ваша милость. На любой вкус. И беговые и охотничьи. Десятка три найдется. А если еще по домам собрать…

— Хорошо. Я доволен вами. Присылайте егерей ко мне сюда. В холл. Я поставлю им задачу на службе императора. Присягу они приняли?

— Сразу после гвардейцев, ваша милость, одновременно со всеми служителями. Мы все верные слуги императора.

Императорский лесничий еще раз поклонился мне и вышел на двор.

Ну и где черти носят Моласа, пока мы тут сидим слепые и глухие.

«Мятеж не может кончиться удачей. В противном случае его зовут иначе» ^[2]. У мятежников с каждым часом утекает возможность удержать власть. Это в теории из совсем даже не этого мира. Но пока в стране никто не знает, что император жив Тортфорт может резвиться как хочет. У нас тоже с каждым часом положение не улучшается. Завтра нас придут убивать. Однозначно. Живой император инсургентам не нужен. А мы все определены на заклание за компанию с ним. Вплоть до того что раскатают весь этот пряничный городок полевой артиллерией. Надо, кстати, осмотреть подвал в доме на предмет бомбоубежища.

Где этот Аршфорт, черт возьми? И где наши верные войска? Так ведь и на измену сесть недолго. Нервы все и так на вздёрге. Я тут кто такой, чтобы решать судьбы империи? У меня даже придворного звания никакого при императоре нет, чтобы меня тут слушались. Мне бы герцога домой отправить. В безопасность. В покой.

В холл спустился пожилой огемский писарь, который постоянно дежурил на втором этаже около палаты императора.

— Ваша милость, император приказал это передать вам, — и протянул мне кожаный тубус. — Сейчас он спит, — поспешил меня писарь предупредить, так как я уже дернулся к лестнице.

Внутри тубуса находилось несколько бумаг.

Красиво написанный на пергаменте императорский рескрипт, назначающий барона Савву Бадонверта императорским флигель-адъютантом и офицером для особых поручений при монархе империи. Наконец-то, хоть какая-то определенность с моей тушкой.

Второй рескрипт наделял меня правами чрезвычайного императорского комиссара, аналогичными тем, которые я имел на Восточном фронте в Ольмюцком королевстве. В том числе и правом внесудебной расправы над изменниками отечества и пособниками врага. В отсутствие фельдмаршала Аршфорта я обладал всей полнотой военной власти над имперской гвардией, любыми армейскими частями, а также гражданскими чиновниками в столичном округе Цебс.

И сам указ о создании Чрезвычайной императорской комиссии, которой временно передается вся полнота власти в стране, пока император лечит свои раны, полученные при подлом покушении на его жизнь. Комиссарами назначены: я, Молас и Аршфорт. Все подписи и печати на месте. Опять я в ЧК. Принц, простите — император, в своем репертуаре. Всегда использует доказавшие свою работоспособность политические технологии до конца. Даже мои пожелания учтены, в генералы меня не пожаловали.