Восстание гроллов - Рейджел Леви Страница 5

В гостиной громко работал телевизор. Кажется, шла футбольная игра. Они остались дома и сейчас, на повышенных голосах, комментировали происходящее на поле. Я бегом, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась наверх, в свою спальню, захлопнула дверь и облокотилась о нее спиной. Сил почти не осталось.

Неподалеку от меня, на столике, стояла рамка с фотографией Илая. На снимке он улыбался игривой ослепительной улыбкой, волосы немного растрёпаны ветром, в руках Ray Ban, а вокруг него, словно конфетти, играют солнечные блики. Я любила это фото – в нем хранилась часть его тепла. Именно в этот момент я поняла, что смогу. Смотрела на него и вспоминала: сколько в нем было оптимизма, радости, света, как он наслаждался каждой секундой существования, и всем этим он пожертвовал ради меня.

– Спасибо, – произнесла я тихо, провела пальцем по прохладной поверхности рамки и, прижав ее к себе, упала в кровать.

От деревьев по потолку ползли корявые тени, я знала, что усну не скоро, так же, как и все ночи до этого. После смерти Илая меня преследовала бессонница. Погружаясь в поверхностный сон, я видела кошмары, неотступно следующие за мной. Сны лишенные красок и жизни, словно немое черно-белое кино, где я, ни я, где ни разу не приснился Илай, а я отчаянно желала увидеть его хотя бы там, хоть на мгновение.

Проворочавшись в кровати около часа, я взяла первую попавшуюся книгу с полки и начала читать, но буквы словно неизвестный шифр не складывались в текст. Раздраженно откинув книгу в сторону, я встала с кровати, одела штаны, майку, схватила телефон и спустилась вниз, в спорт зал. Мне казалось, что изнурительная тренировка и динамичная музыка могут помочь, если довести тело до изнеможения, то варианта "не уснуть" просто не будет.

Физическая нагрузка заставляла забыть, хоть и не на долго. Грохот стали, лязганье метала, шипение канатов. Я ставила максимальные веса, делала столько подъемов, что мышцы сводило судорогой. Страх, что боль вернется с новой силой, как только я останусь один на один с собой, не позволяла останавливаться и гнала вперед, все дальше и дальше, до полного изнеможения.

Когда мой энергетический запас полностью истощился, я на ватных ногах побрела в спальню. Часы показывали половину четвертого утра. Темный подвальный коридор шел мимо студии. Я застыла напротив проема, вглядываясь в заброшенные инструменты. Гитары, барабанная установка, микрофон… все покрылось слоем пыли.

Инструменты походили на груду пыльного металлолома. Подушечкой пальца, я поскользила по шершавой поверхности микрофона, там где его касались губы Илая: горячие, страстные и всегда улыбающиеся, а в голове звучали слова песни, как будто он пел ее для меня сейчас, вкладывая в нее всего себя, открывая мне свою душу. В висках заскрежетало учащенное сердцебиение. Тренировка пошла на смарку, я ни на шаг не удалилась от пропасти.

С трудом выпустив микрофон из рук, я вышла в коридор и прислонившись плечом к стене закрыла глаза. Страх перед грядущими кошмарами и пустой, холодной кроватью приковал меня к полу, не сдвинуться – ни вперед, ни назад. Я, не долго думая, нырнула в ближайшую дверь "игровой", как портал в другой мир, где я могла ненадолго обо всем забыть. Только теперь "игровая" скорее походила на кабинет психотерапии, причем не только для меня. Судя по размеру пробоин в стенах, Нит заглядывает сюда регулярно. Он старательно делал вид, что жизнь все та же, что он тот же, как ловкий иллюзионист – ловкость рук и никакого мошенничества. Похоже, что Нит смог обмануть даже себя. Я все чаще видела его улыбающимся, хотя, от его прежнего Нита, мало что осталось.

На улице уже стало светать. Солнечный свет робко озарял черный небосвод слабым розовым и лимонно-желтым. В комнате было душно – дышалось тяжело. Я распахнула окно, позволяя утреннему морозному воздуху наполнить подвал прохладой, подошла к полкам, сняла с одной из них серый кейс с маленькими ножами и встала в центр комнаты. Абстрагируясь от всего внешнего мира, несколько раз глубоко вдохнула, позволяя морозному воздуху привести меня в чувство. Осталась только я и моя цель. Представляя, что каждый нож это мучительное чувство, я стала по одному запускать их в мишень. Первым, со стоном полетело отчаяние; затем боль потери; следующим, с особой яростью, я запустила жалость к самой себе; тревога… Я отпускала Илая, прокладывая дорогу к новой жизни.

В кейсе остался последний нож с корявым погнутым острием. Я взяла его в руку, замахнулась и, вдруг, чья-то горячая ладонь крепко сжала мое запястье. Во мне словно взорвалось что-то, сердце взбешенно молотило в груди. Я замерла боясь повернуться, боясь даже вдохнуть. Он достал наушники из моих ушей и спросил.

– Не спится?

Глотая обжигающий ком я повернулась к нему, пытаясь скрыть разочарование, это был всего лишь Нит, но я поняла очень важную вещь – я так и не смогла смириться со смертью

Илая, продолжая верить в то, что он жив, вопреки всему ждать его.

Я повернулась к Ниту.

– Ты не одна страдаешь бессонницей.

Сделав несколько шагов, я припала спиной к стене и осела на пол – безжизненным взглядом рассматривая нашпигованное ножами чучело. Нит опустился рядом со мной.

– Прости меня, – проговорила я, чувствуя ужасную вину за то, что лишила его брата.

– Это не твоя вина, – Нит положил мне на плечо руку и прижал к себе.

Мой еле слышный вздох разлетелся эхом в полупустых стенах. Между нами пролегла густая тишина. Наконец, набрав полные легкие воздуха, я решилась спросить о том, что мучило меня так сильно.

– Нит, – я заглянула в его уставшие глаза, они блекло мерцали в полумраке, словно антрациты, – у тебя нет такого чувства, что Илай все еще жив?

Нит тяжело сглотнул, потер переносицу и закачал головой, как сломанный "болванчик".

– Он погиб Лила. Прими это как есть, – полоснул он по мне.

Похоже, у меня была паранойя в прогрессирующей стадии. Внутри меня все бурлило и кричало оспаривая очевидное.

Нит сидел неподвижно, как статуя, запрокинув голову кверху, казалось, он даже не дышал. Глаза закрыты, челюсти сжаты.

– Я не верю. Не могу, – тихо прошептала я, уронив лицо в ладони.

Слезы снова стали пробиваться сквозь плотно сжатые веки.

Никому прежде я не говорила этого. Слишком сокровенные мысли боялись быть растерзанными правдой. Внутри меня жила надежда, что, может быть, Нит тоже чувствует что-то, ведь они близнецы.

– Так устроен мозг, мы отчаянно пытаемся наедятся, даже тогда, когда надежды уже нет.

Сквозь плотно зажатые веки пробилась первая слеза и потекла по напряженной скуле. Нит вытер ее рукой и крепко прижал меня к себе. Я снова разрыдалась, громко всхлипывая на его груди. Последняя надежда растаяла в призрачных лучах восходящего солнца. Сколько времени прошло прежде, чем в комнате стало тихо? Минута, может десять, а может час? Мне было не известно. Я потерялась во времени, а оно потерялось во мне. Вытерев рукавом мокрое лицо, я сидела прислонившись к его плечу головой. В полной тишине. Мы вместе, но каждый по раздельности, старались пережить общее горе.