Зверь с той стороны - Александр Сивинских Страница 5

— Берите-берите, — подбодрил он меня. — Пистолет «чистый», мой собственный. Так, что еще?… Патроны, дополнительная обойма, бумага из оружейного магазина. Инструкция, — он развёл руками, — увы, на итальянском. Ну, да вы и так разберётесь. Разрешения на ношение, к сожалению, пока предоставить не могу. Постарайтесь не отсвечивать.

— Мне не нужно, — сказал я убеждённо, неимоверным усилием воли отводя предательский взгляд, жадно ласкающий изумительные формы смертоносной вещицы. — У меня газовик есть, и довольно. Мы люди мирные.

— Газовик — баловство. — В голосе Тараканова звякнул металл. — Послушайте доброго совета, Филипп, не брыкайтесь, — заметно более мягко продолжал он. — Разрешение оформите самостоятельно. Помнится, у вас имеется знакомый околоточный пристав в отеческом селе и знакомый психиатр здесь? Кажется, ничего сверх того для получения разрешения и не требуется?

— У вас превосходная память, — похвалил я его, пытаясь вспомнить, когда это рассказывал Большому Дядьке о знакомстве с обворожительной Юлечкой Штерн. И не наплёл ли при том лишнего, интимного, для широкой известности не предназначенного?

— Замечательно. Значит, проблем не возникнет. Съездите к родным осинам…

— К ёлкам, — скрупулёзно поправил я.

— Ну да, разумеется, к ёлкам! Так вот, съездите, проветритесь. Зарегистрируете пистолет. Почитаете рукопись. Уверен, там, среди ёлок, она будет восприниматься особенно ярко. Сами увидите! Вернувшись, пойдете по адресам. Повторяю: вернувшись, Филипп, и не ранее. Больше не смею вас задерживать.

Поняв, что меня тактично выпроваживают, я смахнул оружие и деньги в спортивную сумку, поверх тяжелоатлетического пояса, пропотевшей на тренировке одежды и обуви, и откланялся.

Проходя мимо Милочки, я был остановлен лёгким, но властным жестом изящных наманикюренных пальчиков.

— Филипп, насчёт подснежников… Ты меня в самом деле не разыгрываешь?

Сердце сладко дрогнуло: "Неужели?!"

— Да ни боже мой! — воскликнул я. — Истинная правда! Цветут, шалопаи!

— Хорошо, я согласна. Только обещай: рвать их мы не станем.

— Клянусь моей треуголкой! — воскликнул я, со рвением прижимая бейсбольную кепку к груди.

Она посмотрела на часики.

— Рабочий день кончается меньше, чем через полчаса. Подождёшь?

Я ответил без слов, одним взглядом, но он оказался столь красноречив, что Милочка рассмеялась и самую чуточку порозовела.

Уходя переодеваться, Милочка оставила меня на скамейке около подъезда.

— Мама — ужас, какая строгая! — объяснила она своё нежелание пригласить меня в дом. — Может и не отпустить с таким явным жуиром.

— Это я-то жуир? — от всей души возмутился я. — Да парня скромней меня на сто километров в округе не сыщешь.

— А как же глаза всепобеждающего героя-любовника?

— Глаза? Мои? (Она утвердительно кивнула.) Подумать только! И какие же они у героев-любовников?

— Про других не знаю, а у тебя — хитрые и блестящие. В них отражаются десятки уже одержанных над женщинами викторий и сотни викторий грядущих. А твой голос?

— Ещё и голос?

— Ну да. Тембр знаешь, какой чувственный? Ужас! Нет, маме лучше не знать о существовании Филиппа К. вообще. И как только я, неискушенная девушка, краснеющая при виде киношных поцелуев, решилась уступить твоему напору?

Она упорхнула.

Беда, думал я, наблюдая недвусмысленное топтание голубя-самца перед голубкой — с раздуванием груди, клёкотом и прочими проявлениями дешёвой саморекламы. Выходит, я со стороны выгляжу ничуть не лучше этого самовлюбленного идиота, озабоченного единственным желанием — порочным и легко читаемым? Ай-яй-яй! Пора кардинально менять имидж.

Милочка появилась неожиданно скоро, одетая в высшей степени целесообразно: джинсы, сапожки, яркая курточка, вязаная шапочка с помпоном. Я с удовольствием подумал, что моя избранница не только прелестна, но вдобавок и сообразительна. Апрель месяц, как-никак. В парке модный вечерний туалет был бы неуместен.

Мы погрузились в испытанный мой «Рэнглер» и покатили.

Автомобиль пришлось оставить за воротами парка. Внутри была отличная широкая дорога, но только для пешеходов, велосипедистов и спецмашин. Пройдя по ней с полкилометра, мы свернули на асфальтированную тропку. К счастью, тропка доходит почти до места произрастания подснежников. Месить ногами весеннюю грязь не придётся.

Невдалеке, хорошо видимый за голыми деревьями, виднелся высокий бетонный забор. Изредка слышался лязг металла. Над забором вздымались металлоконструкции козлового крана и грандиозные, густо дымящие трубы.

— Не могу представить, какому умнику пришла в голову гениальная мысль разбить городской парк рядом с заводом, — сказала Милочка.

— Я — тем более, — подхватил я.

Обсуждая идиотизм градостроителей, мы прошли по тропинке совсем немного, когда Милочка сжала мой локоть значительно крепче, чем прежде. Причиной послужила открывшаяся нам картина непринуждённого мужского застолья на лоне природы.

Отдыхали, по-видимому, после рабочего дня, трудящиеся того самого соседнего завода. Они даже не переоделись, так и были в спецовках. Возможно, и вовсе тайком удалились расслабиться со второй смены. Вот мастер-то обрадуется, когда они вернутся захорошевшие! Сидели мужички на ящиках, вокруг парковой скамейки, на которой царила трехлитровая банка, наполовину заполненная прозрачной, отливающей синеватым, жидкостью. Не то уворованным техническим спиртом, не то другой какой «тормозухой». Дополняли натюрморт большая пластиковая бутылка с минеральной водой, пощипанная буханка хлеба и пара вскрытых банок тушёнки.

Выпивали граждане деловито, нешумно, из чистых гранёных стаканов, и на нас не обратили ни малейшего внимания. Разговор вёлся, похоже, о большой международной политике. Сразу видно — не шпана какая, люди степенные.

Расслабилась Милочка только при виде цветов. Восхищённые восклицания славной девушки и её неподдельно восторженная улыбка наполнили моё сердце радостью. А благодарственный сестринский поцелуй в щёчку стал побудительным мотивом к более решительным действиям. Я легонько придержал её за талию, и смело приник к мягким губам. Она, было, ответила, хоть и не совсем уверенно (или не совсем умело?), но скоро опомнилась. Должно быть, напугалась увиденных с близкого расстояния «хитрых» глаз искушенного ловеласа — поскольку своих васильковых глаз она во время поцелуя не закрывала. Удивительно, но смущение, последовавшее за моментом кратковременной и столь невинной близости, было взаимным. Милочка спрятала своё, присев к подснежникам и опустив к ним лицо. А я просто улыбался — совершенно по-дурацки. Определенно, по-дурацки.

Я несколько раз щёлкнул Милочку на «мыльницу» рядом с цветами, и мы отправились в обратный путь. Самую малость потемнело — набежали облака. На этот раз мы просто держались за руки, как первоклашки, но ладонь Милочки была так горяча, что я дышал вдвое чаще, чем обычно…