Ошибка "2012". Новая игра - Феликс Разумовский Страница 5

— Сиди, сиди, — кивнул ему Сталин, прищурился, машинально погладил роскошные, холёные усы. — Не надо суеты.

Твёрдо посмотрел, поправил фуражку и направился в квартиру на первом этаже. Единственную квартиру в подъезде. Звонка на косяке двери не было.

Вождь взялся за железную, в виде кренделя, колотушку, пару раз постучал, подождал, снова постучал, тихо выругался сквозь зубы. Наконец за дверью послышались шаги, сопровождаемые стуком палки по паркету, и замок открылся, как выстрелил. На пороге возникла древняя старуха, в руке она держала клюку.

— А, Сочинитель… Ну что же, заходь, коли пришёл, как раз к ужину подоспел.

Это была знаменитая чёрная колдунья Наталья Львова, доставленная — спасибо Миронычу — из колыбели трёх революций.

— Здравствуйте, товарищ Львова, — ответил вождь, снял фуражку и двинулся за волшебницей в просторную, сразу видно, бывшую буржуйскую кухню. Здесь пахло керосином, луком, распаренной крупой и ещё Бог знает чем — это на примусе томилось что-то в большой чугунной кастрюле.

— Перловочка первый сорт! С лучком, чесночком, нутряным сальцом, — гордо объявила колдунья. — Пельменей, извини, уж не налепила. [8] Слава труду, не на Северном полюсе…

Голос у колдуньи был пронзительный и громкий, какой бывает у людей, страдающих давней глухотой.

— Спасибо, товарищ Львова, я не голоден, — попробовал со всей тактичностью отказаться вождь. — А потом, мы, грузины, перловую-то кашу не очень. Вот гурийскую…

— Ну ты, Сочинитель, хоть мне-то не сочиняй, — осклабилась старуха. — Ты ведь у нас по крови кто? Осетин. [9] Садись давай, уважь старуху. Хорошая кашка, перловая, томлёная, с нутряным сальцом. Уж ты не побрезгуй, поешь.

— Вы, товарищ Львова, очень непростой человек. — Не выказывая удивления, Сталин сел и хитро прищурил глаз. — Очень, очень непростой.

Под роскошными усами показались прокуренные зубы, не поймёшь, улыбка это или оскал.

— Ох, кто бы говорил, — взяла поварёшку бабка и принялась накладывать перловку в глубокую тарелку. — Уж верно, всяко не тот, кого люди называли Кинто… [10]

Смотрела она ласково, улыбалась приветливо — прямо лучилась гостеприимством и добротой. Сказочная Баба-яга, пребывающая с утра ещё в хорошем настроении…

Вождь вздохнул, взял тарелку, осторожно поставил на стол.

— Вам бы, товарищ Львова, биографии писать. Много чего тайного стало бы явным.

— Да уж, твою бы не напечатали точно. — Старуха кивнула, поставила кружку, и из бидона полилось молоко. — На-кось вот холодненького, как ты любишь. Пей, пей, не боись. Наверно, говорил тебе друг Георгий, что человека, коли надобно, можно и на расстоянии извести… Так что молока не боись… [11]

Себе же, не предлагая гостю, она налила из кувшинчика. В кухне сразу запахло лесом, травами и немного самогоном.

— Да, — согласился вождь и взялся за ложку. — Можно и на расстоянии. Все под Богом ходим…

Он на миг почувствовал себя точно в далёком детстве — болезненным, одиноким, свято верящим в божественное чудо. Чудо, которое обязательно должно с ним случиться. Доброе, чистое, светлое, неописуемое словами. О, как он пел об этом, обращаясь к Богу… [12] Как давно это было…

— Может, кто и ходит, да только не ты, — отпила из своей чашки старуха. — Ты давно уже ходишь под чёртом. В этих своих шерстяных носках. [13]Ну да ладно, не о том разговор. Давай говори, зачем пришёл. Уж верно, не перловой каши поесть.

Глаза её хитро щурились, на губах кривилась улыбка — чувство было такое, что она заранее отлично знала, что привело к ней вождя народов.

— Вот именно, — положил ложку Сталин. — Скажите, товарищ Львова, можно ли по большому счёту доверять немцам? В том плане, что Версальский договор нам не нравится так же, как и им. Можно ли полагаться на них в плане сотрудничества? [14]

— А-а, великая и нерушимая советско-германская дружба, [15] — усмехнулась старуха. — Когда два шулера за одним столом, игра обычно заканчивается быстро. И скверно. — Она поставила чашку, вытерла губы и резко, словно хлыстом ударила, взглянула на гостя. — Да только ты ведь и не за этим пришёл. Хватит хитрить, не в Кремле у себя! Говори толком. А кашку-то всё же ешь… Томлёная, с лучком, на нутряном сале. Ну, давай, давай.

Под её взглядом вождь взял ложку каши.

— Да, хороша перловка, — похвалил он и без всякого перехода спросил: — А не дурачит меня этот Рерих? Уже какой год ходит, а воз и ныне там. Может, стоило лучше поставить на этого интеллигента Бокия? А, товарищ Львова?

Бокия, начальник Спецотдела при ОГПУ, который наперегонки с Рерихом порывался отыскать Шамбалу, он не любил. Во-первых, дворянин. Из старинного, ещё при Иване Грозном известного рода. [16] А во-вторых, не хочет отдавать Чёрную книгу с компроматом на ЦК, которую начал собирать ещё по приказу Ленина. Пожалеет…