Командир штрафбата - Юрий Корчевский Страница 5

Он двинулся вперёд. Люди молча расступались перед ним.

И вот открытое пространство. За столом сидят несколько военных, немного в стороне стоят пятеро мужчин со связанными руками, рядом – трое конвойных с автоматами. «Военно-полевой суд!» – сразу догадался Сергей. Вообще-то, и раньше мог догадаться, только слепой не увидит немного поодаль два грузовика «ЗИС-5» с откидными бортами и виселицу рядом.

Сергей знал, что 19 апреля 1943 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев; шпионов и изменников Родины из числа советских граждан и их пособников». За эти преступления полагалась смертная казнь через повешенье.

По Указу в состав суда входили председатель военного трибунала, начальник военной контрразведки, заместитель командира по политчасти и прокурор дивизии. Приговор выносился военно-полевыми судами при дивизиях действующей армии и утверждался командиром дивизии, причём исполнение его было публичным – для устрашения.

Пособники оккупантов из числа местных жителей, не замаранных в крови, осуждались на срок от 15 до 20 лет каторжных работ. Для их размещения НКВД были организованы специальные отделения при Воркутинских и Северо-Восточных лагерях. Работали каторжники на тяжёлых работах в шахтах с удлинённым рабочим днём.

Сергей вышел на площадь как раз в тот момент, когда суд начал оглашать приговор. Председатель военного трибунала зачитал текст приговора.

Люди слушали в напряжённой тишине.

Потом конвойные помогли пленникам подняться в кузова машин, накинули на шею петли верёвок.

Председатель трибунала кивнул головой. Машины проехали немного вперёд, и повешенные остались болтаться на виселице, вывалив разбухшие посиневшие языки и дёргаясь в конвульсиях.

Зрелище было неприятным даже для Колесникова, видевшего смерть многажды и во всех её проявлениях. А что уж говорить о селянах? Женщины запричитали, заплакали, мужчины опустили головы. Вероятно, погибших в местечке знали.

Солдаты из конвойных демонстративно положили руки на автоматы – не проявит ли кто из толпы неповиновение? Но жители молча стали расходиться.

Повернулся, чтобы уйти и Сергей. Площадь освобождалась от народа, и можно было ехать дальше.

Неожиданно его тронули за рукав. Сергей повернулся.

Перед ним стоял молоденький солдатик.

– Товарищ майор! Вас подойти просят.

– Кто?

– Да вон, из трибунала товарищи офицеры.

Коли просят, чего не подойти? Сергей приблизился, вскинул руку к козырьку в приветствии.

– Здравия желаю! Майор Колесников.

Из-за стола поднялся председатель трибунала – тоже майор, высохший, как вобла.

– Почему одеты не по Уставу? А главное – почему с немецким оружием?

– Потому что не далее как в двадцати километрах отсюда на наши машины было совершено нападение националистов. Из табельного пистолета отбиваться несподручно, пришлось прихватить трофейный автомат.

– Вы из какой части?

Лицо майора из трибунала побагровело. Остальные офицеры внимательно слушали.

– СМЕРШ, – коротко доложил Сергей. – Назначен оперуполномоченным в тысячу четыреста сорок второй самоходно-артиллерийский полк тридцать первого танкового корпуса.

Из-за стола поднялся подполковник.

– Можно посмотреть ваши документы?

Сергей молча достал своё удостоверение, протянул.

– А, так это насчёт вас мне вчера вечером из УКР звонили? Я и есть командир этого полка самоходов – подполковник Рощекаев, Александр Дмитриевич, – комполка протянул руку для пожатия.

– Майор Колесников, – ответил на рукопожатие Сергей. Вот уж неожиданное знакомство!

Председатель трибунала, услышав о СМЕРШе, остыл и уселся на стул. Ну их, смершевцев, с ними связываться – себе дороже. Да и оружие трофейное они носят почти постоянно.

– А по батюшке?

– Пётр Михайлович.

– Будем знакомы. Правда, место для знакомства не совсем…

Комполка бросил красноречивый взгляд на виселицу, где раскачивались трупы повешенных.

– Постой, майор, ты говорил – обстреляли вас?

– Да, две машины сотой танковой бригады. Один водитель погиб.

– Из Проскурова добирался?

– Оттуда, только на машине из нашего полка, с интендантом.

– Ну, они теперь и сами доберутся. Поехали со мной.

– Никак нет, товарищ комполка. Я грузовик вместо убитого водителя пригнал.

– Нашёл проблему! Мой водитель за руль грузовика сядет, а мы с тобой – за ними. Тут до сотой бригады рукой подать.

– Да я не против.

Подполковник оказался компанейским мужиком и неплохим организатором. Его водитель сел за руль грузовика, сам подполковник – за руль «Доджа 3/4», по ленд-лизу поставленного.

– А ты молодец, Пётр, перед председателем трибунала не сдрейфил. Хорошо держался.

– Дальше фронта всё равно не пошлют. А на фронте и за ним, в немецком тылу, я уже бывал.

– Тогда чего наград не вижу? Или разжаловали?

– И награды боевые есть, и не разжаловали. Я с июля сорок первого воюю, танкистом был, горел два раза.

– Иди ты! – удивился подполковник.

– Потом в войсковой разведке, а потом уже в СМЕРШ попал.

– Боевой парень. Ну, тогда мы с тобой сработаемся.

– Должны, одно дело делаем.

– Как сказать! У меня прежний особист всё больше доносы собирал, всё ходил, вынюхивал.

– Иногда это тоже надо – удаётся из тонны грязи крупицу золота найти.

– Да я понимаю, служба такая. Но он и на меня, и на зампотеха бумаги собирал.

– Значит, с дерьмецом человек. Это ведь не от службы зависит – от самого человека.

– О! В самую точку! Ты знаешь, я с сорок второго года на фронте – не считая госпиталя по ранению. Но такой обстановки в тылу, как здесь, не видел ещё. То часового убьют, то отдельную машину обстреляют. На колонны не нападают, побаиваются – силёнок маловато. Но пакостят постоянно.

– Наслышан уже. Я в Белоруссии служил, там такого нет.

В общем, пока добирались до полка, успели поговорить, узнать немного друг о друге.

Первоначальными впечатлениями оба остались довольны. И тот и другой – боевые офицеры, трезво оценивающие ситуацию; каждый хочет делать своё дело, не мешая другому. В целом – сошлись. На фронте жизнь учит быстро разбираться в людях – с кем можно в разведку или на рискованную операцию пойти, а кого поостеречься надо, не доверять в бою спину прикрывать.