Интерзона - Уильям Сьюард Берроуз Страница 5

Морок подозрительности и снобизма нависает над Европейским кварталом Танжера.

Каждый ищет на тебе ценник, определяет — каково твое достоинство, можно ли тебя немедленно применить в практических целях. Бульвар Пастер — это 5-я Авеню Танжера. Служащие в магазинах склонны к неучтивости, если не купишь что-нибудь сразу. Вопросы без покупок удостаиваются холодного, неохотного ответа.

В первую мою ночь в городе я отправился в модный бар, одно из немногих процветающих мест при сегодняшнем кризисе: тусклый свет, хорошо одетые гермафродиты, напоминающие о большинстве баров нью-йоркского верхнего Ист-Сайда.

Я завязал беседу с человеком, сидевшем справа от меня. На нем был такой пиджак из дерюги, типичное создание из ультро-шикарного магазина с Дурной Авеню.

Очевидно, это высший признак роскоши — появляться на людях в двенадцатидолларовом костюме с драгоценностями; так получилось, что я знал, откуда приехал этот пиджак и сколько он стоит, потому что у меня в чемодане лежал такой же (несколькими днями позже я отдал его чистильщику обуви).

Лицо у этого мужчины было мрачное, одутловатое, отлитое в форму кислого недовольства, богатого недовольства. Это выражение лица чаще всего встречается у женщин, и если женщина сидит с такой вот кислой и по-богатому недовольной миной достаточно долго, вокруг нее сам собой вырастает «Кадиллак». Мужчине, вероятно, более подойдет «Ягуар». К слову сказать, я видел снаружи бара припаркованный «Ягуар».

Человек справа отвечал на мои вопросы осторожными, короткими фразами, аккуратно избегая всяких намеков на теплоту и дружелюбие.

«Вы сюда прямо из Штатов?» упорствовал я.

«Нет. Из Бразилии.»

Разогревается, подумал я. Я ожидал, что понадобятся две фразы, чтобы вытянуть столько информации.

«Ну? А как Вы приехали?»

«На яхте, конечно.»

Я почувствовал, что после такого любая фраза будет некстати, и позволил себе ослабить сомнительный интерес к его персоне.

В Европейском квартале Танжера на удивление много первоклассных французских и других ресторанов, где подают отменную еду за весьма разумные деньги.

Примерное меню в «Альгамбре», одном из лучших французских ресторанов: улитки по-бургундски, пол-куропатки с горошком и картофелем, замороженный шоколадный мусс, набор французских сыров и фрукты. Цена: один доллар. Это меню и эта цена дублировались в дюжине других ресторанов.

Спустимся со стороны Европейского квартала и мы попадем, повинуясь неуловимому процессу засасывания, в Сокко Чико — Маленький Рынок, — давно уже никакой не рынок, а просто мощеный прямоугольник длиной в квартал, по обе стороны которого стоят кафе и магазины. «Кафе Сентраль» по причине своего расположения предлагает лучшее обозрение проходяших сквозь Сокко Чико людей, и поэтому именно здесь собирается все местное общество.

Въезд машин в Сокко Чико закрыт с 8 утра до полуночи. Зачастую безденежные компании часами стоят, беседуют, прежде чем закажут кофе в Сокко. Днем они могут сидеть перед кафе, ничего не заказывая, но с 5 до 8 вечера должны уступить свои места клиентам, которые платят, если только безденежные не завяжут беседу с платежеспособными.

Сокко Чико — место встреч, нервный центр, панель управления Танжера. Практически каждый житель города показывается там хотя бы раз в день.

Многие жители Танжера проводят большую часть своего бодрствования в Сокко. По обе стороны вы видите людей, брошенных здесь в безнадежных, отчаянных ситуациях, людей, ждущих предложения работы, справок о принятии, виз, разрешений, которые никогда не придут. Всю свою жизнь эти люди плыли по несчастливому течению, всегда принимали ошибочные решения. Вот и приплыли. Это она. Последняя остановка: Сокко Чико, Танжер.

Рынок психического обмена так же ломится от товара, как и магазины. Кошмарное ощущение статичности пропитывает Сокко, словно ничто не может ни случиться, ни измениться. Любая беседа растворяется в космической тупости. Люди сидят за столиками кафе, тихие и разобщенные, как камни. Никакая близость, кроме физической, невозможна. Экономические законы, не затронутые никакой гуманностью, ведут к установлению предельной статичности. В один прекрасный день все эти молодые испанцы в габардиновых пальто, болтающие об американском футболе, арабские экскурсоводы и барыги, подбрасывающие монетки и курящие свои трубки с кайфом, извращенцы, сидящие перед кафе и приглядывающиеся к мальчикам, мальчики, демонстрирующие свои задницы, ворюги, сутенеры, контрабандисты, менялы — все они навсегда застынут в своих последних бессмысленных позах.

Бессмысленность в Сокко, кажется, приобрела свое новое измерение. Сидя в кафе, выслушивая чье-нибудь «предложение», я вдруг осознаю, что собеседник на самом деле рассказывает сказку ребенку, ребенку внутри себя самого: патетические фантазии о контрабанде, о торговле брильянтами, наркотиками, оружием, или об открытии ночных клубов, кегельбанов, туристических агенств. А иногда и сама идея бывает ничего себе, да только она неосуществима — возбужденный, доверительный голос, решительные жесты в шокирующем контрасте с мертвыми, безнадежными глазами, опущенными плечами, одеждой, которая уже не поддается ремонту и оставлена в покое — пусть себе разваливается.