Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов Страница 5

– Надо полагать, меня ждет усиленный курс адаптации? – вяло поинтересовался Сергей. – Что тут положено? Практическая куртуазия, теория религии, основы владения холодным оружием, верховая езда… Ни дать, ни взять – отдых нового русского.

– Новый русский? – снова оторопел германец. – Что это за разделение такое? А старые кто? Впрочем, неважно. Полагаю, адаптацию ты пройдешь быстро. Здесь все то же самое, только язык другой и техники нет.

– У меня деньгами туго, – вздохнул Казаков. – У вас все дорого. Я в деревне куриц покупал, пришлось выложить две тяжеленных серебряных монеты, которые у лоха в доспехах на дороге попятил. Да у нас в любом антикварном магазине каждая на сотню баксов потянула бы, только из-за веса, не считая исторической ценности. Эй, а может меня обсчитали? Уж больно рожи у этих вилланов хитрые были…

Гунтер, почитавший себя изрядным знатоком правил жизни и поведения раннего Средневековья, тотчас пустился в расплывчатые описания, из коих следовала одна-единственная мысль: существование в двенадцатом веке складывается из таких вот мелочей – как и сколько заплатить в трактире, надо ли целовать руку всем священникам или только епископам с кардиналами, как к кому обращаться, как осознавать свой статус на местной социальной лестнице и вести себя соответственно занятой ступеньке.

– Ясно, – подвел итог Казаков. – Психология, менталитет, расстановка акциденций и определение дефиниций. В точности по Умберто Эко. Медиевистика и семиотика.

– Чего? – вытаращился Гунтер. – Ты откуда у нас такой умный? И кто такой Эко?

– Итальянский писатель. Он во время Второй мировой еще ребенком был, поэтому ты о нем не слышал. Мне бы сейчас томик «Имени Розы», тогда бы наверняка выкрутился… Замечательно человек о Средневековье писал, только оно у него какое-то мрачноватое получилось, без всяких этих ваших чудес. Ну признайся, ты, небось, со шнапсом перебрал, когда черта видел?

– К тебе заявится – посмотрим, что тогда запоешь, – мстительно сказал Гунтер.

– Арию Фауста, – гыгыкнул Казаков. – Хотя я ее не помню. А «Люди гибнут за металл» – из другой оперы или из той же? И вообще, ко мне, полнейшему «унтерменшу» с твоей немецко-фашистской точки зрения, дьявол являться не может. Кто я такой, в конце концов?

– Еще одна фигура на шахматной доске, – совершенно серьезно проворчал Гунтер. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но, по-моему, этот старый козлище попросту развлекается, наблюдая за нами. Ему интересно следить за новой ситуацией. Он мне сам признавался, что случай переноса во времени человеческой плоти с заключенной в ней бессмертной душой произошел впервые и больше не произойдет никогда. Понимаешь? Вселенная устроена по определенным законам.

– Постой, постой! – сдвинул брови Казаков. – Вот даже как?.. Допустим, я тебе верю. Герберта Уэллса читал? «Машину времени»? Я тоже. Он вроде бы жил в самом начале века… Не прав был старик. И его последователи тоже. За шестьдесят лет, которые нас с тобой разделяли в Ха-ха веке, технический прогресс ушел вперед настолько, что ты и представить себе не можешь. Атомная бомба, прокладки «Оллдейз» компьютеры, американцы на Луну летали…

– Да ну? – ахнул Гунтер. – И что?

– Ни хрена там нету, вот что… Пусто. Большой пыльный булыжник. Ты дальше слушай. Если путешествие в ограниченном пространстве, замкнутом, скажем так, нашей Солнечной системой, вполне возможно, а при желании можно лететь и дальше, то перебороть время, основной стержень, на котором держится Вселенная, не удалось пока никому, да не удастся вообще. Научный факт. Никаких путешествий во времени – ни назад, ни вперед. Каждый живет там, где ему положено. Кроме нас с тобой, двух дебилов. Мораль ясна?

– Куда уж яснее, – Гунтер вытащил еще одну сигарету из зеленой пачки и прикурил от уголька. – И сам на эту тему думал, и все, кто только мог, подсказывали. Если произошел столь невероятный прецедент, если ради нас на какое-то время были изменены основополагающие законы мирозданья, то это не случайно!

– Параноик. Клинический случай. Полбашки отстричь, – Сергей сощурил глаза и нехорошо заулыбался. – Мирозданье ради него меняют. Гы! Твой глючный черт что говорил? Во-о!.. Случайность. Аномалия. Воздействие хаотического фактора. Два гы-гы! Мы просто потерялись. Ошибка в работе небесной канцелярии. Какой-то похмельный архангел, отвечавший за техническое обеспечение проекта, ткнул не ту клавишу. Три раза гы-гы-гы! Файлы вместо того, чтобы уйти в соответствующую директорию или в корзину, отправились в сеть и осели на каком-то захолустном сервере, никому не нужные и никому не понятные.

– Что за бред ты несешь?

– А, извини. Это не бред, а разбор ситуации с точки зрения ребенка компьютерного века. В общем, если приводить более понятные для тебя формулы, наши учетные карточки просто нечаянно смахнули со стола, они попали в корзину для бумаг, а потом на помойку. И никаких высоких дел тут для нас не предназначено. Есть, правда, один вопрос – почему именно мы? Опять можно свалить на фактор случайности – мы были в одной географической точке, когда случилась авария на небесах. Но если это не так, и Господь Бог наметил конкретно тебя и меня? Просто не верю. Уж прости, но мы настолько разные… Ты вот всю жизнь повязку со свастикой на рукаве носил…

– Не носил! – искренне возмутился Гунтер. – Я не член партии Гитлера! А в войсках такие повязки носят только ребятки из СС, и то не все!

– Какая разница, чей конкретно ты не член… Извини. Я имею в виду, что потенциально ты для меня – враг. Хотя клал я с пробором на эту высокую политику, слишком давно было.

– То есть как – враг?

– Да очень просто, – поморщился Казаков и, подумав, тоже взялся за сигарету. – Тебе приказали бы бомбить Москву или Петербург, что бы ты стал делать?

– Выполнял бы приказ, – уверенно ответил Гунтер, и вдруг осекся. – И вообще, при чем здесь Петербург? Германия и Россия – союзники. Доктор Геббельс каждый день трубил по радио! Воевали против Польши вместе – в газетах было полно фотографий германских и русских офицеров, встретившихся на новой границе…Я в Россию ездил, с нашей военной делегацией. Все было очень хорошо, нас отлично принимали. На банкете за здоровье вашего фюрера, Иосифа Сталина, пили…

– А двадцать второго июня сорок первого года что случилось? – подался вперед Сергей, но мигом остыл: – А-а… ты ж не дожил. Тогда – пока что не враг. И вообще, зачем говорить о прошлом, в смысле о будущем, когда мы с настоящим разобраться не можем? Вот скажи, ты определил свою стратегию жизни здесь?

– Определил, – не без вызова ответил германец. – Выполнять свой долг.

– Перед чем, вернее, перед кем? – несказанно поразился Казаков. – Перед своей страной? Богом? Перед… кто у вас, в Германии, сейчас правит, Барбаросса? Перед ним, что ли? Перед этом гандоном штопаным – рыцаришкой пятнадцати лет?

– Ему семнадцать вообще-то, – мрачно заметил Гунтер. – Не забудь, они взрослеют гораздо раньше нас. Если тебе угодно – перед всеми. И перед собой.

– Клиника, – вздыхая, повторился Казаков. – Тут, наверное, какая-то зараза в воздухе. И от нее люди крышею едут, рыцарями становятся. Блин, тоже стану однажды рыцарем… С гербом. Золотой рыбий скелет в зеленом поле, усеянном кучками навоза, подойдет как нельзя лучше. Учитывая отпетое рабоче-крестьянское происхождение. Ладно, это лирика. Да пойми ты, немчура, наша стратегия, тактика, а также то, что именуется ученым словом «концепция», выражается в одном-единственном принципе: выживание. Повторить по слогам? По-английски, по-французски? На хинди? На идиш? Вы-жи-ва-ни-е!