Неусыпное око - Джеймс Алан Гарднер Страница 49

На корме глиссера Рамос находились три зонда: гладкие ракеты по четыре метра в длину, сияющие черными отполированными боками, как вдовий вибратор. По приказу Рамос зонды выкатились из кормового шлюза на низкие колесные платформы, после чего с самодовольным видом расположились на пожухлой желтой траве газона гостевого дома.

— Ах, мы недурного о себе мнения. — Тик наклонился, чтобы погладить обшивку ракет. — Мы, верно, самый самонадеянный механизм на планете?

— На самом деле они не разумны.

Фестине было явно неудобно оттого, что кто-то может считать иначе. Лично я в глубине собственного уха услышала, как зонд замурлыкал от прикосновения Тика. Я придвинулась поближе, прикоснувшись бедром к другой ракете. Когда я склонилась к черному литому фюзеляжу, чтобы погладить его, то и моя ракета замурлыкала. Такое сытое тигриное мурлыканье, будто рот огромной кошки заполнен кровью. Я слабо улыбнулась Рамос, пытаясь сделать вид, что чувствую себя не так дико неудобно, как на самом деле.

— Простите, адмирал, но на небесах и на земле разумных существ намного больше, чем в вашей философской системе могут представить. Тик и я, похоже, сдружились с каждым механизмом, соединенным с нашим мировым разумом.

— Эти зонды не подсоединены к вашему мировому разуму, — сказала Рамос. — Они являются военным оборудованием, специально разработанным, чтобы не быть несовместимым с гражданскими системами.

Наши гуру в сфере безопасности гарантируют полную изоляцию данных.

— Ладно, ладно, — прошептал Тик своему зонду, — ты ведь не чувствуешь себя изолированным и одиноким, правда?

Мурлыканье сменилось хихиканьем, а потом детский шепоток произнес у меня в голове: «Ш-ш-ш… Кси мушо хеелент».

Кси говорит, это секрет.

Тик лишь улыбнулся, а я замерла — пальцы все еще дотрагивались до пластиковой кожи зонда, а нога прислонялась к нему. Мне безумно хотелось отпрыгнуть, но я осталась на месте, боясь обидеть зонд или Кси.

Эта штуковина, изготовленная на другой планете, на военном заводе, куда посторонним вход закрыт, говорила на языке улумов. И что, прах всех побери, это могло означать?

Рамос программировала зонды с консоли в кабине глиссера, что, как она мне объяснила, сводилось к выбору нужных целей для поиска из списка тех, на распознавание которых зонды были рассчитаны.

— С каждым месяцем зонды становятся все совершеннее, — говорила она мне за работой. — Лучше приспособленными к своей работе. Но не разумными. — Подчеркнуто внимательный взгляд в сторону Тика. — Жаль, что качество было совсем не на этом уровне во время чумы — мы смогли бы найти больше больных, умиравших в лесах.

— Ты была здесь во время чумы? — В голосе Тика ощущалось едва уловимое напряжение.

— Нет. — Фестина покачала головой; — Но я просматривала записи разведчиков, которые были здесь.

Тогдашнему оборудованию требовалась, чертова уйма времени, чтобы найти ваших людей, да еще у них всех была низкая температура тела, кожа, как хамелеон, приняла окраску поверхности, а паралич распластал их в полной неподвижности. Мы даже не могли пользоваться аромоанализатором для вынюхивания следов на тропах, потому что улумы проводили большую часть времени на деревьях. Разведчики были в отчаянии: они пытались спасти вас от «ох, дерьма» — так разведчики называют смерть, — и все, что мы могли сделать, — это вслепую тыкаться и рыскать по лесу.

— Меня они нашли, — тихо промолвил Тик, — в самом центре высокогорной чащи, далеко в Глубинном районе, но все же нашли.

— Ну, вот и славно, — ответила Рамос. — То была одна из наших успешных операций.

Она не услышала мрачной горечи в голосе Тика.

Целая толпа высыпала на веранду гостевого дома посмотреть, как стартуют зонды. Большинство из них были улумы; хомо сапы в основном относились к гостиничной обслуге — судя по униформе: повара, горничные и консьержи, у которых нашлось свободное время. Рамос следила, чтобы никто не подходил близко к зондам в то время, как те выпустили металлическое оперение и поднялись вертикально.

— А они сейчас стартуют? — крикнул чей-то голос с веранды. Это был мальчишка-улум, подпрыгивавший в таком восторге, что его мать попросила стоявшего рядом мужчину удерживать пацана на земле.

— Не совсем, — отозвалась Рамос.

Мальчишка, видимо, представлял себе ракеты, рвущиеся в небо в шквале пламени и пара. В действительности такого ажиотажа не было: зонды одновременно выпустили букеты сферических черных баллонов… по три у своих носовых конусообразных наконечников, еще по три возле своей средней части и последние три у основания. Баллоны быстро надувались, каждый разбухал до более чем двух метров в диаметре. На миг утро замерло в тишине; потом в каждом баллоне как будто послышался кашель, и их прорезиненные оболочки отвердели.

Я даже не успела подумать: «Что за черт?», когда объяснение уже появилось в моем мозгу. (От мирового разума? Или какое-то полузабытое воспоминание? Кто знает?) Кашель исходил от отверждающего фермента, когда он резко под давлением разбрызгивался по внутренней поверхности каждого баллона, начиная химическую реакцию. От этого упругий пластик баллонов затвердевал накрепко, как сталь. Потом с яростным шипением зонды начали выпускать воздух из твердых оболочек баллонов.

Вакуум ничего не весит — он легче гелия и водорода. А оболочки баллонов теперь были достаточно тверды, чтобы противостоять сжатию атмосферным давлением.

Зонды грациозно поднялись в воздух, легкие, как дым. Их поймал порыв ветра, и они поплыли к деревьям; каждая из ракет стояла строго вертикально, готовая действовать. Когда они поднялись на запрограммированную высоту, некое вещество обратного действия распылилось внутри пластиковых оболочек баллонов, превращая их снова в резину; но к тому времени зонды были уже далеко, больше чем на сотню метров выше низкорослого тундрового леса. Мы видели только, как заполненные вакуумом баллоны внезапно съежились под действием внешнего давления воздуха. В то же мгновение взревели двигатели каждого из зондов, наконец-то выплеснув языки пламени, которые так хотел увидеть мальчишка. Я услышала, как он крикнул: «Ура!», когда ракеты взмыли ввысь, разделяясь и начиная исследование района в разных направлениях.

— Впечатляющее шоу, — сказал Тик. — Как долго нам теперь ждать?

Адмирал пожала плечами.

— Может, нам повезет наткнуться на что-то через тридцать секунд. Или никогда. Ничто не работает со стопроцентной гарантией… особенно когда ищешь археологические раскопки, которых, возможно, не существует. В зондах хватит топлива на шесть часов; они найдут что-нибудь, если есть, что искать. — Фестина поежилась. — А теперь давайте уйдем с этого холода, ладно? У меня и так достаточно румяные щеки.

Мы позавтракали втроем, Рамос и я немного поболтали, а Тик сидел молча, видимо, общался со столовыми приборами, по крайней мере, мне так показалось, то до адмирала и меня — умные женщины, отличные собеседницы, — мы говорили о погоде. Я поэтично рассуждала о покрытой снегами тундре, пока Рамос превозносила блаженство жары столь знойной, что подмышки плавятся. (Она родилась на колониальной планете Агуа, в районе таком же жарком, как тропики Дэмота. «Но наша ферма находилась в двух третях пути к южному полюсу. На Агуа даже я поджарюсь возле экватора».)