Сны замедленного действия - Владимир Леонидович Ильин Страница 49

Кто знает, какими они станут и что предпримут, когда очнутся от сна?

А пока они спят. Мирно спят, спокойно… Только кто может поручиться, что их сон – не мина замедленного действия, подложенная неведомыми пришельцами под всю нашу цивилизацию?

Мне невольно становится страшно.

Но не необычных пациентов, неподвижно распростертых передо мной, я сейчас опасаюсь.

Себя, своих мыслей я боюсь гораздо больше.

Потому что если я сумею уверить себя в том, что Спящие – это марионетки, слепые орудия в руках противников Земли, то я сумею убедить себя и в том, что все средства и способы хороши, чтобы устранить угрозу безопасности людей. Даже если для этого придется убить спящего человека. Даже – ребенка…

* * *

Расследование трагедии в больнице завершается поздно ночью. К этому времени я успеваю настолько отупеть под влиянием впечатлений сегодняшнего дня, что в памяти откладываются лишь некоторые фрагменты этой безумной ночи.

…Как уносят в морг на носилках накрытое простыней тело медсестры Елены Ефимовой, и так и не заснувшие больше больные молча расступаются, уступая дорогу санитарам…

…Как Нагорнов вместе со своими коллегами в милицейской форме и в штатском снует по отделению, тщетно стремясь обнаружить хоть какие-нибудь следы, оставленные неизвестным злоумышленником…

…Как Ножин сбивчиво, размахивая руками, что-то объясняет милиционерам и вызванному из дома Шагивалееву…

…Как Константин Круглов бурно реагирует на просьбу одного из оперативников очистить помещение, дабы не мешать проведению дознания, и лишь вовремя подоспевший Евгений спасает своего товарища по работе от боксерского нокдауна…

Полностью в себя я прихожу лишь тогда, когда оперативники заканчивают работу на месте происшествия и наша прежняя компания оказывается за пределами больницы.

Свежий ветерок овевает мое лицо, пытаясь не дать мне заснуть, но его усилий хватает ненадолго. Голова, словно налитая ртутью, то и дело норовит склониться на грудь, и приходится усилием воли удерживать ее в вертикальном положении.

Так получается, что Круглов уезжает с Ножиным, а мы с Нагорновым садимся в расхристанный милицейский «уазик», в котором, несмотря на тряску, мне становится совсем скверно. Временами я проваливаюсь в черную яму забытья, из которой меня выдергивают лишь особо громкие восклицания Нагорнова, который ведет светскую беседу. Причем не с водителем «уазика», а со мной…

Немудрено, что мое несчастное, измученное за этот проклятый день сознание воспринимает лишь отдельные отрывки из монолога капитана:

– …бур-бур-бур… Ключ от палаты так и не нашелся, хоть мы перевернули там все вверх дном!.. Бур-бур-бур… входная дверь вообще-то по инструкции должна была запираться на ночь дежурной по отделению, но сделала ли она это – вопрос… Бур-бур-бур… отпечатков, сволочи, даже не оставили… бур-бур… Что ты думаешь, Лен, о… бур-бур?..

– А? – рывком вскидываю я голову, выныривая на поверхность дремоты. – Ты о чем, Женя?

– Спишь, что ли? – с легким неудовольствием осведомляется Нагорнов, на секунду оборачиваясь ко мне. Потом с иронией добавляет: – Тоже мне, нашел время!..

Я глубоко вдыхаю ночной воздух, который вливается в приоткрытую форточку дверцы «уазика». Сонное оцепенение немного отпускает меня.

– Извини, – примирительно говорю я. – Подустал я сегодня… О чем ты только что говорил?

– Да так, –с обидой буркает Нагорнов, не глядя на меня, – размышлял вслух, что называется…

– Впервые вижу легавого, который имеет привычку размышлять, – сообщаю я. – Уже один этот факт заслуживает того, чтобы выслушать результаты твоего мыслительного процесса…

Нагорнов в ответ опять неразборчиво бурчит, и машина останавливается.

– Ну вот, прибыли к твоему отелю, – сообщает он, обернувшись ко мне. – Вы свободны, гражданин Сабуров… до особых распоряжений…

– Есть, сэр, – откликаюсь я. – Только я ведь теперь не усну, буду мучиться, что же ты все-таки надумал…

– Не задерживай машину, Лен, – советует капитан. – Завтра мы с тобой встретимся и все обговорим. На свежую голову…

Видя, что из него сейчас ничего не выжмешь, я послушно выбираюсь из «уазика» и только теперь обнаруживаю, что мне опять предстоит подниматься к гостинице по этой проклятой лестнице!

Это в моем-то измочаленном состоянии!..

Однако не успеваю я отойти от машины и на два шага, как дверца кабины распахивается, и Нагорнов говорит мне в спину:

– А чтобы ты больше не уснул до утра, подумай вот над чем… Почему с самого начала нашей возни со Спящими мы имеем столько трупов?

Я ошарашенно оборачиваюсь, но «уазик», взревев натруженным мотором, уже удаляется прочь.

С досадой сплевываю на пыльный, усыпанный выбоинами асфальт.

Тоже мне, Шерлок Холмс нашелся!..

Гостиница спит, и двери заперты изнутри на засов вопреки вчерашним заверениям дежурной администраторши.

Мне приходится долго стучать, чтобы милиционер, распростертый на диване в вестибюле, проснулся и впустил меня внутрь. Он взирает на меня с такой открытой неприязнью, что сразу становится ясно, какого он мнения о моем моральном облике.

Администраторши за стойкой не видно – видимо, она расположилась в более удобном месте, чем охранник. Посему мне приходится извлекать информацию из сержанта, открывшего мне дверь.

Не то спросонья, не то из прирожденной вредности он долго не может уяснить, что именно меня интересует и зачем мне это нужно, но в результате изощренных дипломатических маневров мне все-таки удается узнать, что никто из постояльцев за последние два часа из гостиницы не выходил и соответственно обратно не возвращался. А поскольку меня интересует совершенно определенный человек по фамилии Лугин, то он, сержант, такого вообще знать не знает и не хочет знать…

– Такой высокий, в кожаной куртке? Нет, не помню. В том смысле, что не мелькал он тут сегодня вечером – это точно, а все остальное – не по моей части… (И вообще, читается на лице сержанта, что вы ко мне пристаете с дурацкими вопросами в третьем часу ночи?! Идите спать, гражданин, дабы не мешать спать другим!)

И я послушно следую его телепатическому совету.