Заговор во Флоренции - Франциска Вульф Страница 48

– Иди же сюда, дорогая, посмотри на это чудо! Уверен, ты будешь в восторге. – Джулиано взял Анну под руку и бережно отвел подальше от камина, чтобы она могла видеть картину на нужном расстоянии.

Неужели это та самая Венера, которую она видела в галерее Уффици? Со смешанным чувством Анна подняла взгляд и… была очарована. Вообще-то она предпочитала современную живопись: Пабло Пикассо, Анри Матисс, Джеймс Ризи, Ники де Сент-Фаль, Мадзе Линь, Стефан Шчесны, Эльвира Бах… Но «Рождение Венеры» относилось к числу немногих любимых произведений старых мастеров. Она часто приходила в Уффици исключительно ради этой картины. Видеть картину в доме Медичи, заказавшего ее художнику, при свечах, да еще в присутствии великого мастера – это было непостижимо. Ее охватила благоговейная дрожь. Да, это именно та картина, которую она знала досконально. Правда, краски сейчас были непривычно яркими, насыщенными, что придавало сюжету особое очарование. «Краски совсем другие, не те, которые я видела на полотне в его современном виде», – подумала Анна. Она всматривалась в каждую деталь, словно впервые видела картину, в каждый изгиб раковины, из которой выходит Венера, в морскую волну, плещущуюся у ее ног, в каждую из роз, сыплющихся на богиню Любви из рук Флоры и Зефира. Краски совсем другие – свежие, до конца не просохшие. Можно даже ощутить их запах.

Анна взглянула на громадный камин, над которым висела картина. От дыма и копоти могут поблекнуть краски. Надо непременно сказать Лоренцо, чтобы он выбрал для нее другое место. Такое полотно надо хранить как зеницу ока. Истинный шедевр живописного искусства!

С умилением рассматривала Анна лицо Зефира на полотне. Ведь это Джулиано! Да, нет никаких сомнений! Каждая прядь волос, блеск глаз – все это черты Джулиано. Как точно изобразил его Боттичелли! С какой нежностью Зефир держит в своих руках Флору, обвивающую ногами его тело, словно не желая отпускать. Флора…

Анна остолбенела. Этого не может быть! Не показалось ли? Нет, это немыслимо! Тряхнув головой, она протерла глаза и еще раз посмотрела на лицо богини цветов, парящей с Зефиром в воздухе. Господи! Ведь это она'. Ее лицо смотрит на нее в эту минуту, оно навеки останется на холсте, пережив столетия! У Венеры – ее тело, а у Флоры – ее лицо, лицо Анны Нимейер из Гамбурга.

У нее закружилась голова. Невероятно! Анна знала каждый штрих в этой картине, часами простаивая перед ней в Уффици, подолгу изучала подлинник, видела многочисленные репродукции в книгах и на открытках. Однако ей никогда не приходило в голову, что Флора так на нее похожа.

Анна совсем запуталась, не веря собственным глазам и с трудом подавляя в себе истерический смех. Как можно представить себя на портрете XV века? Это какое-то безумие.

– Удивлены? – спросил насмешливый голос за ее спиной. – Или испуганы? Художник угадал то, о чем вы даже не подозревали?

– Ни то, ни другое, – не оборачиваясь, холодно ответила Анна. Она не хотела, чтобы Козимо видел ее лицо. Он был слишком проницателен, чтобы, глядя на нее, убедиться в своей правоте. Она не желала его триумфа. И незачем ей обсуждать с ним эту картину. – Я восхищена тем, как изображена Венера, как выписаны розы, словно чувствуешь их аромат. Вы не находите?

– Вы разбираетесь в живописи? – вместо ответа спросил Козимо. В его голосе не было насмешки или иронии. Она бросила на него быстрый взгляд, но в этот момент его глаза были устремлены на картину.

– Не осмелюсь назвать себя знатоком живописи и непредвзятым критиком. Возможно, я не авторитет в этой области, – ответила Анна, – но я искренно люблю искусство и всегда знаю, что мне нравится, а что нет.

– Да, искусство изобрели боги, чтобы украсить земную жизнь. – Поглощенный созерцанием Венеры, Козимо медленно качал головой. – Признаюсь, что недооценивал таланта Боттичелли. Мне никогда не приходило в голову заказать ему картину, чтобы повесить ее в своем доме. Во Флоренции есть художники и подаро-витее. Но эта картина подлинный шедевр. Художнику, способному создать такое произведение искусства, многoe можно простить, даже весьма посредственные работы. «Рождение Венеры» сделает бессмертным его имя. – Козимо вздохнул. – Завидую Лоренцо. Как вы полагаете, синьорина Анна, не согласится ли Лоренцо уступить мне эту работу? Конечно, не сегодня и не завтра – когда-нибудь, когда она ему надоест и он захочет заказать себе другую?

– Не знаю, – сказала Анна, думая о Джулиано, которого Боттичелли увековечил в своей картине. Джулиано, который скоро погибнет. Не пройдет и года. Сможет ли Лоренцо добровольно расстаться с тем, что напоминает ему радостную улыбку его любимого брата? Навряд ли. И все же… – Но я уверена, что когда-нибудь картина будет принадлежать вам. Не забывайте, Козимо, что, в отличие от Лоренцо и других членов вашей семьи, у вас еще есть время. У вас много времени впереди. Десять или пятьдесят лет – это для вас миг. Даже если вы сто лет будете ждать картину, это пустяк для вас. У вас будет еще четыреста лет впереди, чтобы наслаждаться картиной и вспоминать тех, кого вы пережили.

Козимо побледнел, но выдержал взгляд Анны.

– Вы позволяете себе судить о вещах исходя из понятий вашего времени, далеких от нынешних, – тихо проговорил он так, чтобы их никто не слышал. – Но если бы вы знали то, что знаю я, вы были бы осмотрительнее в своих суждениях.

Анна не успела возразить: Козимо быстро повернулся и зашагал прочь. Она поняла, что допустила ошибку, и рассердилась на себя. Козимо так хорошо был настроен. Кто ее дергал за язык? Зачем она наговорила ему уйму колкостей и упустила единственную возможность расспросить об эликсире?

Расстроенная своим промахом, Анна поплелась к буфету, взяла конфету в виде обсыпанного миндальной крошкой шарика – их была целая пирамида, возвышавшаяся на серебряном блюде. Анна узнала этот деликатес. Однажды такой конфетой ее угостил Козимо, на том злосчастном маскараде, и даже рассказал о старинном рецепте их приготовления. Правда, тогда он умолчал, что это «фирменное» блюдо семьи Медичи. Тогда… Анна начисто забыла, сколько же времени она живет в XV веке. В сущности, она уже не рвалась домой. Потянувшись за второй конфетой, она вдруг почувствовала чье-то холодное прикосновение. Анна вздрогнула и обернулась – перед ней стояла Джованна. Она тоже что-то жевала и, казалось, не замечала Анну, но ее рука едва коснулась руки Анны и что-то незаметно сунула ей. Не успела Анна произнести и слова, как Джованна исчезла. Изумленная, Анна проводила ее взглядом, потом взглянула на свою ладонь. Там лежал маленький, скомканный клочок пергамента с оборванными краями. По-видимому, Джованна вырвала его откуда-то. Возможно, из тетради или альбома. Развернув его, она прочла строки, написанные торопливой рукой:

«Завтра после обеда я покажу вам дневник. Он у меня. Жду вас в часовне. Постарайтесь, чтобы вас никто не видел».

Анна скомкала клочок и сунула его в сумочку. Завтра она все узнает. Она сгорала от нетерпения. Что скажет Джованна?

– Моя Флора! – раздался голос Джулиано. Он подошел к ней с распростертыми объятиями и нежно поцеловал ее. – Почему ты грустишь? Тебя снова огорчил мой кузен Козимо? Не обращай на него внимания. Ты ведь знаешь, у него не все дома. Сегодня не тот день, когда красивой девушке стоит расстраиваться из-за какого-то безумца. Давай веселиться. А завтра, если хочешь, поговорим о моем смурном кузене. Идем танцевать, дорогая!