Цена свободы - Сергей Семенов Страница 48

– С них, – подтвердил Эстет.

– А с мужичком-то что? Ноги отказали, что ли? Эх, народец сейчас слабый пошел. И мужики хиленькие, и бабенки не ахти. Изводится русский народ. Не то что раньше. Вот матушка моя… Зина, – вдруг крикнул старик в дом. – Приготовь-ка кровать, человеку тут нехорошо.

Друзья с носилками прошли в дом. На кухне их встретила крепкая полнотелая старуха. Всплеснув руками, быстро заговорила:

– Давайте-ка его на кровать. Чегой-то с ним стряслось?

– Да все хорошо, бабуль, – заверил ее Михей. – Сейчас немного отлежится и встанет.

Петра Алексеевича положили на широкую старую кровать в комнате. За ними зашел в дом хозяин. Глянув на друзей, толпившихся в кухне, он громко сказал:

– А ну, давайте, раздевайтесь. Отдохнете с дороги, пообедаете. Грязные какие, как черти, может, вам баньку истопить?

– Да нет, спасибо, отец, – поблагодарил бригадир. – Не надо бани. А вот отдохнуть с дороги неплохо бы. Меня Славой звать, это Мишка с Лехой, а это Таисия. А там на кровати Петр залег. А как тебя величать?

– Дядя Потя, – протянул крепкую ладонь старик. – А это Зиночка. Давайте-давайте, разувайтесь, проходите. Сейчас накормим-напоим, отдохнете. А то как не свои прямо. А добро свое давайте пока в сени кладите.

Пока друзья выносили скарб в сени, тетя Зина успела заварить пахучей травы и заставила Петра Алексеевича выпить.

– Давайте-ка, попейте. Это от любой хвори помогает.

Механик чувствовал себя гораздо лучше. Старуха поставила в печь разогреваться картошку и пошла в погреб за щами и разносолами. Друзья тем временем уселись на длинную лавку вдоль окошка. Вошел дядя Потя, наклонился к лежащему Петру Алексеевичу и спросил:

– Ну, ты как? Раздумал помирать?

– Поживу еще, – улыбнулся механик. – Спасибо.

– Ну, тогда давайте за стол, – пригласил дед. – Отобедаете по-человечески. Ты тогда полежи, отдохни, еда от тебя никуда не убежит. Отлежишься и опосля поешь. Вы это, употребляете?

– Неужели есть? – спросил, улыбаясь, Батя.

– А как же без нее, родимой, – старик ушел на кухню и вскоре вернулся с пузатой бутылкой и кружками. Тайка отказалась от спиртного, а парням и бригадиру дед плеснул в кружки пахучего самогона. Вскоре вернулась тетя Зина – разогрела в печи чугунок со щами, картошку, вывалила в большое блюдо разносолы. Когда сели за стол, у Михея разбежались глаза. В мисках, подернутые жирной пленкой, благоухали огненные щи. Исходила паром крупнющая картошка. Чуть подальше, в центре стола – грузди и сыроежки, соленые огурчики с укропом и нарезанные на четвертинки луковицы. У парня даже слюни потекли.

– Ну, давай, что ли, по маленькой, – предложил дядя Потя. Звякнули кружками, и Михей почувствовал, как после самогонки по телу разливается приятное тепло. А потом принялись за еду и не могли остановиться. Парень приговорил здоровенную миску огненных щей, захрустел луковицей. Рядом уплетали за обе щеки друзья. Дед тем временем разлил по второй, приступил к расспросам:

– А вы куда путь держите?

– Домой идем, дядя Поть, – отвечал Батя.

– Домой – дело хорошее, – кивнул дед. – Мы-то в родном доме живем, нам разве понять вас. Издалека идете? У нас-то спокойно тут, а люди бают, что по России родимой сейчас нехорошо ходить. Где зверье, где земля поганая, а где и люди недобрые. Мы-то никуда не ходим, как к родному месту прикипели, так и помрем здесь.

– Издалека, – кивнул Мишка. – Полстраны прошли, да еще столько осталось.

– О-о-о, брат, – покачал головой дядя Потя. – Ну, помогай вам тогда бог. Эх, земелюшка родная. Были бы люди хорошие, а хороших любая земля примет да накормит. Вот вы как уплетаете. Как будто месяц не едали.

– Да можно и так сказать, – с полным ртом пробурчал бригадир. – Я такой вкуснятины лет пять уже не ел, если не больше.

– Ну, кушайте, кушайте на здоровье, – улыбался старик. – С дороги всегда надо плотно обедать. Сейчас не то что раньше. Это поначалу голодали-холодали да в подпольях отсиживались. А потом, как пакость развеяло – опять нормально зажили. Хотя, говорят, вон где-то земля родная мамкой была, а стала мачехой. Где-то до сих пор не очистилось, как тогда пакости всякой натравили – так до сих пор и осталось. И жить там нельзя. А у нас, слава богу, тут нормально. Живем хорошо на земле, кормимся, сыты-здоровы – а чего еще надо?

Михей после еды выдул две кружки чая и понял, что сейчас лопнет. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так ел.

– Ничего, ничего, – улыбался хозяин. – Вот увидите! Будете потом вспоминать дядю Потю с Зинулей добрым словом. Дай бог, наладится все. И земля почище будет, и люди подобрее. Эх, царевичи, мне бы ваши годы… Лес бы валил да девок валял. Знаешь, как я по молодости запеснячивал? Голосище был – ого-го! Все девки деревенские меня слушать ходили. Послушают-послушают, а потом…

– Ладно языком трепать-то, – махнула рукой тетя Зина. – Гости едят, а он все мелет.

– Ладно, не ворчи, баушка! Люди издалека, молодежь. Дай мне, что ли, с молодыми поболтать. Авось и сам немного помолодею.

– Дядя Поть, а тебе лет-то сколько? – спросил Батя.

– Девяносто второй годок пошел, – похвастался дед. – И Зиночке моей восемьдесят пять недавно стукнуло. А вот видишь – живем, еще хозяйство даже ведем.

– Ну даете, – похвалил Вячеслав. – Молодцы. Всем бы так.

– Дядя Поть, а мясо, овощи – все свое? – удивился Леха. – Все сами сажаете и скотину держите?

– Пока и сажаем, и держим, – кивнул дед. – Пока силы есть, чего бы не держать. Ну, и с урожаем по-всякому бывало. Как бог пошлет, тут разве загадаешь. В прошлом году вон – садили картошку, а вырос хрен.

Парни слушали и улыбались. Все тут было таким родным и душевным. И даже лучащееся добротой крупное, высохшее лицо дяди Поти казалось знакомым. Мишка рассматривал старика. Невысокий, кряжистый, тот выглядел куда моложе своих лет. И если на голове поблескивала обширная лысина, то передние зубы были все на месте. Да и двигался старик не как девяностолетний, а живо и споро.

– А сейчас народ-то дохлый, – говорил дядя Потя. – Мрут как мухи, едрить твою налево. Годки́-то мои все почти в земле. Вот раньше… Матушка моя с брюхом на поле – жала, жала. И вдруг прихватило ее – легла в межу рожать. Родила, а потом снова жать стала.

– Да уж, наверное, не жала, а лежмя лежала, – вставила, улыбаясь, тетя Зина.

– Нечего баять попусту. Раньше наш брат крепче был – и мужики жилистее, и бабы – кровь с молоком. А после войны совсем худо стало, туды ее в копалку. Что за дело – пузаны не поделили чего-то и давай бомбами кидаться. Люди-то какие все разные. Боженька вроде всех из одного теста лепит, а все по-разному получается. Ну как, наелись, что ли?

– О-о-х, – только и смог выдавить Михей. – Спасибо большое.