Бумажный Грааль - Джеймс Блэйлок Страница 46

Свет пробивался и из-под ската крыши, поэтому его хватало, чтобы различить странный механизм Джиммерса. Построен он был из дерева, латуни, меди и кожи – без сомнения, плод викторианской эпохи, созданный на заре Промышленной революции. Тут были педали и аппарат с органными трубками возле большого широкого колеса со спицами, точно от швейной машины-переростка. На вершине восседала волнистая с виду линза. Во всем аппарате было своего рода сказочное волшебство в духе Румпельстилскина [10], представление деревенского сапожника о том, как должна выглядеть «машина». На деревянной раме была вырезана одна единственная фраза, и читалась она просто: «Гильдия Святого Георгия, 1872».

Опять Раскин, сказал самому себе Говард, покачиваясь на каблуках и сосредоточенно щурясь. То, что обреченную на поражение «Гильдию Святого Георгия» создал Раскин, ровным счетом ничего не сказало ему о самой машине. Но название гильдии наводило на размышления, и внезапно ему пришел на ум их с Сильвией разговор всего пять минут назад. Как так получается, что она видит его и его желания много яснее, чем видит их он сам?

Вот вам, пожалуйста, он прячется в жестяном гараже мистера Джиммерса, превращает невинные артефакты в тайны чистой воды в духе Джиммерса и дядюшки Роя. Он заразился, в этом сомнений нет. Но сознание этого нисколько не помогало. С почти беспомощным любопытством он протянул руку и крутанул латунное колесо. Оно повернулось без усилий, без трения, словно теперь, когда его запустили, и не собиралось останавливаться.

Внезапно характер света неуловимо изменился. Теперь от линзы наверху машины исходило тусклое свечение. Говард крутанул колесо быстрее, и свет стал ярче. Колесо жужжало, вращаясь на оси, и Говард какое-то мгновение разрывался между двумя противоречивыми желаниями: остановить колесо, пока еще не поздно прекратить то, что вот-вот случится, и увидеть все до конца, заглянуть в сердце какой-то неведомой, основополагающей тайны. Он оставил колесо вращаться. Гудение переросло в жужжание, потом в тихое бормотание, словно в гараже вдруг разом заговорили возбужденно десятки механических человечков.

В воздухе над машиной материализовался слабый белесый туман. Частицы кружились в нем, как пылинки в солнечном луче. Гараж сотрясали вибрации, и, раскачиваясь на пружинах, машина начала биться о стену с медленным ритмичным уханьем, словно вращались, потеряв опору, внутренности разболтавшейся центрифуги. От шума и верчения у Говарда закружилась голова, и он внезапно осознал, что в потолке над его головой зажглись звезды, бледные и размытые, как на предвечернем небе.

Туман из машины сгустился в клубящееся облако, похожее на крохотную человеческую головку. Послышался громкий шум шагов, приближающихся издалека по длинному деревянному коридору. Мглистое лицо стало приобретать черты, и любопытство Говарда внезапно обратилось в страх. Существо моргнуло, будто было несколько удивлено, что здесь очутилось. Его губы мерно зашевелились, как у размышляющей за жвачкой коровы. Машина все так же гремела о стену, достаточно громко, чтобы разбудить Джиммерса и ввергнуть его в панику. Бормочущее многоголосие сложилось в один-единственный голос, низкий и властный, но почти потерявшийся за стуком и жужжанием машины.

Говард услышал, как кто-то прокричал его имя, и протянул руку, чтобы остановить колесо, которое, ударив его по пальцам, продолжало вращаться тяжело и свободно. Под головой теперь складывалось тело. Говард различил жилет, покачивающуюся цепочку для часов с брелоками. Привидение росло, будто приближалось с безмерного расстояния. Послышался вой несущегося по каньону ветра, хлопанье птичьих крыльев, шорох переворачиваемых страниц. Потом, по мере того, как колесо замедлялось, образ начал расплываться, свет тускнеть. Голос тоже стихал, пока не превратился в усталый шепот, а потом снова в гудение пчел, и Говард рухнул на джутовый мешок с мульчей, понимая, что вот-вот упадет в обморок от спертого воздуха в гараже, от пыли, от пережитого потрясения.

Кто-то оттягивал в сторону створку ворот. Раздались жуткие дребезжание и визг, и створки рывком разошлись. Машина все еще гремела, но уже не с такой силой. В открытые ворота лился полуденный свет, и ночное небо над головой сменилось дневным, когда мистер Джиммерс протиснулся мимо Говарда и ладонью шлепнул по втулке латунного колеса, намертво его останавливая. Потусторонние шумы стихли, мглистая голова исчезла.

Но над машиной еще мерцало призрачное лицо, точно негативный отпечаток на внутренней стороне век, какой оставляет по себе фотовспышка. Говард моргнул и, присмотревшись внимательнее, понял, что физиономия каким-то образом отпечаталась на рифленой жести стены, точно снимок на чувствительной к привидениям пленке. Медленно-медленно она поблекла и исчезла.