Рождение Клеста - Анатолий Ключников Страница 45

А на меня уже замахивался другой. Я отвёл его удар вилами, причём рука противника тоже оказалась между зубцов: он сам с размаху её туда загнал, опуская на меня меч — я так красиво сделать не хотел, это как-то само собой получилось. Однако, грех было не воспользоваться случаем: я наклонил вилами вражескую руку к земле, болезненно её выворачивая и одновременно приближаясь к степняку левым боком. Затем резко ударил его правой пяткой по печени, опираясь на вилы и делая разворот направо, и, пользуясь тем, что оглушённый болью противник оказался временно парализован, одним движением подхватил с земли меч, обронённый первым поверженным, и обрушил его на затылок второго. Тут же, не теряя мгновений, добил того, кого ранил в пах.

Вражеский поток ломился в прореху, опрокидывая новые столбы внутрь территории села, рядом с самым первым поваленным. В такой давке степняки толкались меж собой, иногда падая, но не прекращали движения вперёд. Мужики соскочили с лавки и принялись рубиться, пытаясь не дать толпе нападавших разбежаться по простору.

— Держать ворота! Не дать их открыть! — заорал наш хозяин, бешено вращая глазами и мечом — настоящим мечом! — Иначе конники ворвутся!

Мы держали строй, но враги безнаказанно валили всё новые и новые столбы, расшатывая. Не было никаких сомнений: очень скоро им ворота станут не нужны, они на конях и в разлом зайдут, — он становился всё шире и шире.

Послышался низкий надсадный рёв. Я был уверен, что не боюсь никакого дьявола, но кто-то в селе заревел так, словно изливал смертную тоску, накопленную за тысячелетия. Не поверите: у меня руки словно сами опустились. И у других людей — тоже.

Мы невольно обернулись назад и обомлели: на бледном рассветном небе чётко проявлялся столб дыма, но такой, какого я в жизни никогда не видел. Представьте себе, уважаемый читатель, потрясающую картину: вьются густые завихрения чернильной черноты, перевивая ярко-малиновые языки то ли огня, то ли дыма. Ну, не бывает огонь такого неестественного цвета, непрозрачный, да ещё и с зелёными прожилками. Но что же тогда рвётся в небо, какая бесовщина???

Вновь послышался рёв, но такой, как будто ревущий пытался что-то нам сказать, но жевал слова, исторгая их горловыми звуками. Слова (если это всё же были слова, а не игра голоса) звучали явно не на нашем языке и как-то заунывно, словно чья-то пропащая душа укоряла в чём-то нас, пока живущих.

Если сельчане от всего увиденного и услышанного остолбенели, то степняки и вовсе умом тронулись. Они завыли, причитая, как бабы, воздевая руки к небу. Мы, опомнившись первыми, ударили их, воодушевлённые — расстроенное вражье войско кинулось бежать, бросая оружие. Мы погнались за ними, а возле частокола многих бегущих азартно порубили в капусту и продолжали погоню уже за ограждением, пока оставшиеся не вскочили на коней и не дали дёру в степь, продолжая вопить от страха, но не из-за нас, а от дикого ужаса, нам непонятного.

Мы, радостно галдя, пошли назад. Дым обессилел, растворился в рассветном небе; где-то закричал голосистый петух, и тут же замолк, так как никто его не поддержал: видать, остальные давно проснулись от шума боя и помалкивали, перепуганные.

Всё-таки мы, терзаемые любопытством, поспешили всей толпой туда, откуда вверх тянулись последние робкие облачка чёрного дыма, смертельно перепугавшего целое войско. Разумеется, мы пришли прямо к воротам во двор атамана — лично меня это ни капельки не удивило.

Во дворе дотлевало кострище, наспех сварганенное из охапки сена, но чадившее не так, как дымила бы сухая трава. Тут же стоял Малёк, — рот до ушей, — и весёлая, хоть и несколько смущённая повышенным вниманием двух десятков мужиков, Солнышко.

— Какого вы тут?.. — начал староста, но, остановив себя, внушительно прокашлялся. — Что тут происходит? А?! Я вас спрашиваю!

— Так мы это… вам помогали, — ответил растерявшийся от такого крутого наезда Малёк, вдруг осознавший, что он, обученный воин, в прошедшей драке никакого участия не принимал.

— А это что за бесовщина?! Что вы тут мне напоганили?! Хотите, чтобы Пресветлый мой двор проклял навечно?!!

Я взял его за рукав:

— Уважаемый, дай ты им хоть слово сказать… Ребята, вы что тут начудили?

Они заговорили вразнобой, перебивая друг друга, но, в целом, картина стала понятной. Малёк, проснувшись, хотел сгоряча кинуться в бой, но Солнышко, завизжав, вцепилась в него мёртвой хваткой, не желая оставаться одной. Немного остыв, мой друг сообразил, что золото тоже нужно спасать и бросился в сарай, но меня там уже не оказалось.

Так как бой мог закончиться плачевно, то требовалось как-то намекнуть степнякам, что в этот сарай, где, кроме меня, ночевала и Миляга рядом с телегой, соваться не нужно. Солнышко потребовала от Малька, чтобы он зажёг охапку сена, и добавила в разгоравшийся костерок из своего мешка пучок лечебной травы, а также из одного горшка нечто, что она создавала как средство для промывки гнойных ран.

Результат превзошёл все самые смелые ожидания… Солнышко, конечно, знала, что должно было получиться от такого колдовства, но мы-то, простые люди, оказались пораженными.

— А дьявола кто вызывал? — допытывался я.

— Так это я в дудку вот эту дудел, — смущённый Малёк протянул мне медную трубу, имевшей такой раструб, что не оставалось никаких сомнений: сей инструмент нужен для усиления звука. Размером труба была в половину роста взрослого человека, изогнутая знакомS, для облегчения игры на ней.

— Дудку!.. — наш хозяин схватился за голову. — Дудку… Это же боевая труба моего прадеда! С её помощью в степи войсками управляют! Отдай сюда, засранец!

И он волком бросился на оторопевшего парня, вырывая у него из рук драгоценный инструмент.

Всё стало окончательно понятно: Малёк, видя, какое у них с подругой получается адское пламя, взял из сарая эту трубу и принялся дудеть в неё, изливая свои бурные эмоции. Потом сообразил, что нужно постараться извлечь самые мерзкие звуки, какие только можно — в сочетании с необычным дымом это дало потрясающий эффект, какой мы видели.

— Ты ж чуть дьявола не вызвал! — ругнулся атаман, но, приостывший, уже не так злобно продолжил. — Я ихний степной язык мало-мало знаю: ты такие оскорбления высказал, какие они вовек не прощают! И как только получилось у тебя…

Озадаченный староста повертел в руках прадедов подарок, как будто видел его впервые, подул несколько раз — у него получалось вполне прилично: на нас выплеснулась вполне узнаваемая ещё по учебному лагерю мелодия. Мда, наш Малёк, стало быть, в музыканты совсем не годился…

Пришедшие с нами мужики, быстро поняв, что убивать никого не надо, принялись потешаться над суеверными степняками и восхищаться Солнышкой, заигрывая. Девушка смущённо потупила глазки, а Малёк, наоборот, зыркал свирепо по сторонам.

Наш хозяин, сплюнув, начал свирепо раздавать указания: кому какой частокол сегодня срочно обновлять. Мужики, избегая общественной работы, быстро рассеялись, как утренний туман. Заголосили бабы, узнавая среди убитых своих мужей; шутки закончились, и пора было отдать последнее внимание погибшим. Жаркое солнце поднималось всё выше; жизнь продолжалась.